Николай Лугинов - По велению Чингисхана

– Если б вы побывали в войске султана Мухаммета, как мы, то по-другому бы, небось, заговорили, – знающе усмехнулся Черный Туркмен и покачал головой. – О-о, вот он действительно жестокий правитель. Да и тойоны такие суровые и жадные, что никого просто так из рук не выпустят, ничего не упустят… По сравнению с ними, монголы хоть в мелочи не вмешиваются; ну, и пусть со стороны распоряжаются, это терпимо. И как без этого? Если слишком уж распустить вооруженных людей, то добра от этого не жди… ведь так, признайтесь?

– Купцов и Мухаммет не разрешал трогать, – возразил на слова Черного Туркмена другой тойон. – Правда, если начинали ему перечить, он даже священнослужителей не щадил.

– О, Мухаммет – правитель жесто-о-кий. Не зря же сейчас целые народы из его Ила переходят к монголам. Нет, слишком уж он всех притеснял, ну и дождался верности…

– Так говорят же, что сын Мухаммета от туркменской жены Джалал-Тэгин должен сесть на место султана.

– Ну, это раньше так говорили… – нехотя сказал Черный Туркмен, задетый за больное место, вздохнул.

– Хм… а что же сейчас?

– Сейчас вместо него он поставил сына от кипчакской жены из рода ханглы. Тоже мне, нашел замену…

– А-а, вот почему вы от него ушли.

– Если б только это… – Черный Туркмен совсем помрачнел, махнул решительно рукой. – Но поскольку Багдадский халиф, глава правоверных, проклял Мухаммета, то мы освобождены от клятвы, данной ему. Мы не предатели. Мы теперь просто свободные воины.

Когда войско, по сути дела, сбежало из крепости, жители Дженда накрепко закрыли ворота и сидели тихо там, затаившись, слышно было только муэдзинов. Джучи надеялся, что старейшины улуса явятся к нему на переговоры сами, добровольно; но, не дождавшись, отправил к ним своего илчи, заранее подготовленного тойона Чинг-Тимира.

Оказалось, однако, что и старейшины улуса ударились в бега, а илчи попал в руки растерянного и злого простонародья, которое поначалу чуть было не порешило его.

– Предатель! Гнусный перебежчик, продавший нас монголам!

– На плаху его! Нечего с ним разговаривать!..

– Стойте! Остановитесь, несчастные!.. Сперва выслушайте меня. А если в моих словах ничего разумного не будет, то успеете убить меня.

– Ладно, говори, – нашлись в толпе и здравые голоса. – Дайте же ему сказать!..

– Я не по собственной прихоти к вам пришел. Да, я добровольно вызвался идти к вам – но чтобы спасти ваши жизни. Клянусь Аллахом, что нет у меня никаких других, потайных мыслей, кроме этой святой цели! Я – посланник могучего Монгольского Ила! Старший сын Чингисхана Джучи объявляет вам через меня свою добрую волю: если откроете ворота крепости во своей воле, без сопротивления и пролития крови, останетесь жить, как жили до сих пор, никого они не тронут. Предатель не я, а те, кто бросил вас тут без защиты, сбежал от вас… Я же лишь илчи Чинг-Тимир, и я передал вам, сказал всё, что должен был сказать. Вы услышали.

– Если вы такие добрые люди, то почему расправились с жителями Сыгнаха?

– В Сыгнахе илчи Хусейн говорил такие же слова, что и я вам сказал, но там не вняли здравому предложению, отрезали ему голову, выставили на крепостную стену… И тем оскорбили смертельно монголов. Слышали вы про это?

– Да, слышали… Наслышаны…

– И если вы тоже отсечете мне голову сейчас и водрузите на свою стену, то на вас тут же нападет огромное войско, и никого в живых из вас и детей ваших не останется.

– Это еще чего! Он еще и угрожает нам?! Долой эту заносчивую голову!

– Чем сдаться им, уж лучше умереть!..

– Убейте предателя, ставшего посланником неверных!

– Да! И как он смеет клясться именем Аллаха?!

– Все поднимемся на стены, станем на защиту детей и родных! Прогоним монголов!..

«Это конец…» – подумал Чинг-Тимир, глядя в безумные глаза этих орущих людей, разъяренных своей безвыходностью, близких к помешательству. Казалось уже, что никакое разумное слово теперь до них не дойдет. Но он ничем не выдал своего внутреннего страха, потому что терять уже было нечего. Наоборот, всем показалось, что он стал еще спокойнее и уверенней. Понимая, что ничем больше не остановить обезумевшую толпу, он закричал что есть силы:

– Ну, что ж вы стоите?! Решайте быстрей! Я тороплюсь, а войско там, – он ткнул рукой в сторону ворот, – ждет. Если хотите убить – убейте!..

– Хм… Ишь ты… Впервые видим человека, спешащего умереть! – От неожиданности многие несколько отрезвели, ругань и крики стали смолкать. – Хоть понимаешь, куда торопишься?..

– Это монголы торопятся! И если я сейчас же не вернусь, они начнут беспощадный штурм.

– Пхай!.. – воскликнул кто-то пренебрежительно. – Это как же они заберутся на такие высокие стены?

– Вы слышали про стену Чагаан-Хэрэм? Про Великую китайскую?

– Не дикари, слышали!..

– Монголы прорывали эти стены, где хотели, – сказал Чинг-Тимир очень спокойным и уверенным голосом. – А сколько крепостей они завоевали по пути сюда – это даже не враз сосчитаешь… Отрар уже взят, а впереди их еще ждут Самарканд, Хорезм, которые без всякого сомнения будут взяты. В Китае такие крепости считались не самыми лучшими… средними, да, осада их не бывала долгой. Так что они на самом деле торопятся.

Люди, только что оравшие, горячившиеся, примолкли теперь, даже говор их между собой стал стихать, и смотрели на него во все глаза. Осмелев от этого, Чинг-Тимир ужесточил голос:

– Давайте, решайте! Если хотите убить – убейте, если сдаетесь – сдавайтесь! Чего стали, чего ждете?

– Нет, ну вы гляньте на него! – удивился кто-то, а другой, явно неуверенный уже голос, спросил: – А ты… ты что, совсем смерти не боишься, что ли?

– А чего, в конце концов, бояться? Аллах всемилостивый примет, как невинно убиенного. Зато если вы убьете меня, мои дети будут назначены правителями этого города – как назначен уже правителем Сыгнаха сын илчи Хусейна! И те из вас, кто уцелеет после кровавой бойни, превратятся в рабов моих детей, и обхождение с вами будет понятно каким. А город большой, улус обширный, богатый… Да если я даже пять веков буду торговать, биться-колотиться из последних сил, то все равно даже сотой доли всего этого не заработаю. А тут такая власть, такое богатство в один миг упадет к ногам моих детей!.. Что мне терять – и что вам терять, вы подумали?!. Если нет, то убейте меня, я не боюсь! А если не хотите умереть недоумками, то откройте ворота! Откройте все ворота, и пусть никто не посмеет взять в руки оружие!..

Юнцы Аргаса не отрывали взглядов от ворот, от замшелых стен старой крепости – кто в тревоге и страхе, что может повториться сыгнахское страшное действо, а кто в неодолимом любопытстве…

Сзади вплотную к ним подошли уйгуры, а за ними стали изготовившиеся к выполнению любого приказа туркмены. Если уйгурские нукеры были одеты в открытые, легкие и пестрые одеяния и без конца галдели, то туркмены, люди молчаливые, сурово невозмутимые, почти все одевались в черное, и эта разница меж ними здесь сразу бросалась в глаза.