Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Гойм, оставшийся при акцизе, при министерстве и при пятидесяти тысячах талеров, которыми король отер его слезы по утраченной супруге, также был тут, в числе ночных собеседников. Гойм был нужный человек, так как на все и везде требовались деньги и деньги, и только он один умел добывать их.

Он был гениален в придумывании мер к усилению доходов. Он употреблял всевозможные средства для извлечения их из обедневшего края. Обложено было податью то, с чего прежде ничего не платилось. У страны вытягивались последние гроши, которые король щедро расточал на фавориток и любимцев.

Но и гениальнейшие измышления имеют конец, особенно если они должны беспрестанно повторяться. Теперь оставалось только прибегать к мерам чрезвычайным и насильственным. Дело доходило до того, что, например, падение бывшего канцлера в значительной степени объяснялось желанием поживиться накопленными им будто бы несметными богатствами, которые, впрочем, оказались далеко меньшими, чем о них говорили. Все ограничилось дворцом, который был отдан княгине Тешен, несколькими деревушками да полумиллионом талеров, которые у него когда-то занял король и которые после всей этой передряги, разумеется, уже не предстояло надобности возвращать. Остальное достояние канцлера, заключавшееся в полутора миллионе талеров, разделили между собой Фюрстенберг, Пфлуг, а может быть, и Флемминг. Таким образом, король, рассчитывавший получить много, собственно говоря, не получил ничего.

Август питал еще особого рода надежду приобрести нужные ему баснословные суммы с помощью искусственного воспроизведения золота. Это, как известно, составляло в то время манию многих, и Август, как и некоторые другие государи, был помешан на алхимии. Тогда не сомневались в существовании чудесного раствора, превращающего всякий металл в золото, а настоящее золото — в пепел и дым.

Канцлер Бейхлинг, убежденный, как и все подобные ему мечтатели, в совершенной возможности приготовить золото в реторте, укреплял в Августе II надежду, что он отыщет ему наконец такого человека, который сумеет наделать этим способом столь необходимые для счастья его величества миллионы.

По временам всем двором овладевало особенно сильное увлечение алхимией, и тогда только и было разговоров, что о золотом эликсире.

У канцлера была своя лаборатория, у Фюрстенберга — другая; последнюю посещал и сам король. Имели лаборатории и прочие из любителей «великого дела».

Ходили слухи о некоторых счастливых мудрецах, будто бы уже открывших искомую драгоценную тайну. Это порождало в Августе подозрительность.

Нет сомнения, что Бейхлинг, умевший доставать королю деньги, не попал бы в опалу, если бы Фюрстенберг не шепнул его величеству, что у него есть уже мастер, который может добыть золота несравненно больше и легче, чем может достать канцлер посредством новых вымогательств из разоренного края.

Мудрец, на которого так рассчитывал Фюрстенберг, был простой аптекарь Беттигер из Берлина. Прошлое этого человека было самое темное, а в настоящем ясно было только то, что он не мог сделать золото, но умел его расходовать с большим удовольствием.

Несколько лет тому назад этот Ян Фридрих Беттигер родом из Шлезвига забавлялся в аптеке фабрикацией золотого эликсира или, как говорили другие, имел случай достать его у одного бродяги, называвшегося Ласкарисом… Фридрих I прусский рад был захватить себе этого золотоделателя и, разумеется, запер его в клетку, предпочитая одному обладать такой драгоценной и великой тайной… Беттигеру удалось бежать в Саксонию. Пруссаки добивались выдачи его, но король Август и сам нуждался в деньгах. Поэтому приказано было доставить дорогого человека в Дрезден.

Фюрстенберг вместе с Беттигером работал в лаборатории, и король твердо уповал, что не нынче, так завтра из их плавильной печи польется золото.

Беттигера отлично поили и кормили, осыпали милостями и ласками, но держали взаперти, под стражей. А между тем в надежде на золотой эликсир Беттигера проходили годы, и разорение государства усиливалось. Привозили из Варшавы ртуть, сочиняли особые молитвы, король исповедовался и с набожными мыслями садился к плавильной печи… А золото все-таки не являлось. К счастью, ящик с ртутью, присланный Беттигером из Варшавы, разбился, и на этот раз безуспешность работы, по крайней мере, могла быть приписана несчастью. Беттигер продолжал сидеть в заточении, сначала в замке Фюрстенберга, после в Кенигштейнской крепости, а затем снова у Фюрстенберга.

Этот заточенный алхимик, эти реторты и колбы, в которых надеялись выплавить золото для войн и маскарадов, этот исповедующийся король, занятый вместе с Фюрстенбергом изготовлением чудесного эликсира, а затем отдыхающий у фавориток — все это составляло характерные черты того времени…

Алхимик давал в своей тюрьме обеды, балы и в течение трех лет стоил королю сорок тысяч талеров…

Когда госпожа Ко́зель попала на место княгини Тешен, знаменитый алхимик содержался в замке, в тюремной башне, окруженной садом, и занимался окончательным вычислением формулы, производящей золото… Ожидания и надежды были огромные. Никто уже не сомневался, что Беттигер наконец откроет свою великую тайну. Впрочем, алхимик предупреждал, что работа его увенчается успехом только в том случае, если имеющее получиться золото не будет обращено на излишества, на безумную расточительность, на бесполезные и опасные войны и тому подобные дурные дела. Он объяснял, что такая чудесная и великая тайна не может служить государю порочному, явному грешнику, нарушающему супружескую верность или напрасно проливающему кровь.

Очевидно, аптекарь этими условиями обеспечивал свою личную безопасность на случай неудачи.

Вечером того же дня, когда Заклик искал покровительства Фрёлиха, придворный шут находился в замке.

Должно сказать, что он желал услужить молодому человеку, который возложил на него такие надежды. Усердно ломал он себе над этим голову, однако, тут уже он был не в своей роли… Для себя он всегда бы нашелся, но о других ему еще никогда не приходилось хлопотать.

Король принимал у графини Ко́зель. Были Фюрстенберг, Фицтум и несколько других из его обычных ночных собутыльников. Госпожи Рейс, Фицтум и Юльхен составляли двор новой королевы.

После ужина Фрёлих начал показывать фокусы, над которыми смеялись. Он представил алхимика, который вместо золота увидел в своей реторте много сору.

Впрочем, это уже не рассмешило короля, напротив, лицо его сделалось даже пасмурно. Графиня Ко́зель слышала кое-что о Беттигере и поэтому обратилась к королю с вопросами о нем. Король неохотно признался ей в своей слабости к алхимии, хотя склонность эту разделяли самые ученые люди его времени.