Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

С невероятным искусством она распространяла свою власть, находила друзей, завязывала отношения; но, конечно, при всем этом не могла избавиться от неприязни, зависти и опасения тех, которые страшились ее возникающего могущества. Но час враждебных действий против той, которая была возведена к трону на место боязливой, спокойной и кроткой княгини Тешен, еще не пробил…

Каждый день был для графини Ко́зель новым триумфом. Напрасно духовенство, огорченное явной привязанностью к ней короля, следуя также тайным подстрекательствам некоторых из придворных, гремело со своих кафедр против «обольстительной Вирсавии». Случилось даже, что Гербер, знаменитый проповедник того времени, так прозрачно обрисовал графиню Ко́зель, что в церкви поднялся шепот, в котором ясно слышалось ее имя.

Целый тот день в городе только и говорили о Ко́зель-Вирсавии. Вечером донесли об этом любовнице короля. Август, пришедший к ней веселый, застал ее в слезах.

— Что с тобой, мое несравненное божество? — воскликнул он, схватив ее руку.

— Прошу о справедливости, государь! — начала она. — Ты говоришь, что любишь меня… Если бы это было так… если бы на самом деле принадлежало мне твое сердце… ты бы защищал меня, несчастную… Меня публично поносят.

— Но что же случилось? — спросил обеспокоенный король.

— Требую наказания Герберу!.. Надо в его лице дать пример для дерзких, которые не умеют уважать твои сердечные чувства!

Она опустилась перед королем на колени.

— Гербер в своей проповеди выставил меня Вирсавией!

Король усмехнулся.

— Но я не такая… и не хочу быть такой… Я законная жена тебе… Мой государь!.. Накажи Гербера!.. Покажи пример… — умоляла, обнимая короля, Анна.

Однако, на этот раз Август не принял к сердцу обиды графини Ко́зель.

— У священника, — отвечал он, — только один час в неделе, когда он может говорить все, что ему вздумается. Против этого я решительно ничего не могу сделать… Вот если бы он шепнул хотя бы одно лишь словечко, сойдя с амвона, другое дело… Тогда он получил бы, что следует. Но там, где его защищает алтарь, я ничего не могу сделать.

Гербер остался без наказания, но зато и история о Вирсавии более уже не повторялась.

Любовь короля Августа II к графине Ко́зель выросла одновременно со страшными боевыми поражениями, которыми отмечены в истории Саксонии эти годы… Дикий Карл XII, с коротко остриженными волосами, в огромных, выше колен, сапогах, не знавший сострадания солдат, по каким-то несправедливостям судеб утеснял прекрасного короля, щеголявшего в бархате и кружевах и выезжавшего гарцевать против него в отделанных золотом военных доспехах…

Рассказывали о баснословных делах шведского героя. Август слушал и молчал. Саксонцы, насильно согнанные в полки, давали себя бить и разбегались. В Польше, минуя Флеммингов, Пшебендовских и Дембских, тоже слабело очарование великолепнейшим из европейских монархов, который с замкнутыми устами помышлял только о том, как бы унести целыми из опасной игры свои собственные кости.

Прежняя любовница Августа II графиня Кенигсмарк была отправлена к шведскому королю с секретным поручением, но Карл XII не захотел даже говорить ни с ней, ни с кем-либо другим… Счастье с каждым днем все более оставляло Августа II. Беттигер золота не вываривал; Гойм затруднялся доставать его; а между тем для графини требовались миллионы… Народ, не желая идти на войну, уходил в горы. Герберы с амвонов кричали о грабеже и насилии… Наконец дворянство, самое покорное на всем белом свете, тоже не желало, однако, позволять драть с себя шкуру.

Часто бедный король приходил в самое худое расположение духа… Но это продолжалось недолго. Ко́зель ему улыбалась, и он был утешен… По вечерам обыкновенно четыре части света танцевали кадриль во «дворце четырех времен года»: Август с графиней Ко́зель представляли в этой кадрили Азию…

Прежние приятельницы графини скоро стали ей подозрительны, а затем и ненавистны. Графини Рейс, Юльхен и даже ловкая Фицтум получили отставки. Ко́зель не хотела союзниц, она не нуждалась в них. Она считала себя достаточно сильной, могущественнее всех.

Двор представлял собою что-то суматошное: все интриговали, ссорились, рыли друг другу ямы. Только один Фицтум продолжал пользоваться милостивым расположением государя и государыни. Он не занимался политикой, не добивался никаких высоких назначений и любил короля, как брата.

Судьба, перемены которой ожидали ежеминутно, надеясь, что она должна была наконец утомиться в преследовании великолепнейшего из монархов, не менялась и не давала ему ни минуты отдыха… Швед разбивал войска Августа и грозил уже сбросить самого его с престола; Август, как мог, оборонялся и в то же время забавлялся, и как ни в чем не бывало, заводил то тут, то там маленькие интрижки.

Но вот вдруг все охоты, пирушки, маскарады, балы и театры разом оборвала ужасная весть о быстром приближении шведов к самой Саксонии. Карл XII гнал неприятеля в самое гнездо его… Поднялась страшная тревога.

После поражения при Фроденштадте в Саксонии появились бродячие толпы рассыпавшихся беглецов; их хватали, вешали и расстреливали за неисполнение воинского долга. Всюду царила полная неурядица. 1 сентября шведы показались в самой Саксонии. Август издал повеление своим подданным укрыться со всем их достоянием в горах, но это было уже поздно: Карл XII во главе двадцатитысячного войска вторгся в страну и шел вперед, обещая всем безопасность жизни и имущества. Обороняться не было никакой возможности, шведы разлились по всему краю…

Остатки разбитых войск Августа II, горсть саксонцев уходили все далее к Вюрцбургу. Дрезден, где начальствовал Синцендорф, и крепости Кенигштейн и Зонненштейн, имевшие еще саксонские гарнизоны, надеялись удержаться, но и эта надежда представляла мало ручательства.

Вместе с Карлом XII прибыл и новый король Польши — Станислав Лещинский.

Из Дрездена бежало почти все его население… Королева уехала на свою родину; ее мать вместе с внуком — в Магдебург, а оттуда в Данию. Из Липска, нынешнего Лейпцига, страх грабежа выгнал также почти все население, но благодаря ручательствам Карла XII, ярмарка, однако, кое-как состоялась.

Карл созвал в Липске саксонский сеймик, чтобы вытребовать через него контрибуцию. Дворянство, желая избавиться от этого налога, представило шведскому королю, что оно, исключая обязанности выезжать на коне, во время войны никаких других повинностей не знавало.

— Прекрасно! — отвечал Карл. — Но где же вы сидели на своих рыцарских конях? Я вас не видел в поле. Если бы вы как дворянство исполняли свою обязанность встречать опасности на коне, то ведь меня теперь здесь не было бы. Нет, я кое-что знаю, когда на дворе шли балы да пиры, все вы, господа дворяне, были там… А когда явилась необходимость защищать родину, вы сели по домам. Это, господа, худо, и за то я с вас именно и требую контрибуцию. Я хочу, чтобы другие были от нее свободны, и надеюсь, что вы, благородное дворянство, позаботитесь, чтобы это было так, как я хочу, по указанию справедливости.