Юзеф Крашевский - Фаворитки короля Августа II

Семейная жизнь Фрёлиха шла самым тихим и едва ли кому-нибудь известным порядком: поутру он облекался в свою пеструю форму и ехал в замок, а вечером, иногда довольно поздно, возвращался домой к своей экономке. Вот все, что было известно о его домашней жизни. В «Дурацкий дом» почти никто не хаживал, да и не к кому было сюда ходить, потому что и сам хозяин-то здесь только ночевал или бывал гостем, и потому экономка Фрёлиха, старая Лота, имела полное основание прийти в тревогу, когда однажды на рассвете в дверь дурацкого дома раздался сильный стук и некто, совсем не знакомый госпоже Лоте, спросил Фрёлиха.

Придворный шут насторожил ухо, он еще не был одет и по необыкновенно раннему часу соображал, что бы это за особый каприз мог прийти с пьяных глаз королю звать его в такую раннюю пору? Лота, выглянув в дверное окошечко, увидела на пороге стройного молодого человека в придворной ливрее.

Окинув его с головы до ног быстрым взглядом, Лота спросила, что ему угодно.

— Я хотел бы переговорить с господином Фрёлихом, — отвечал незнакомец.

— Вы от короля? — осведомилась Лота, но незнакомец оставил этот вопрос без объяснения, и Лота на том не настаивала. Она знала, что к Фрёлиху ходят иногда послы секретные, и потому пропустила незнакомца наверх, где ее хозяин в это время уже одевался перед зеркалом в свой костюм. Фрёлих также не знал, кто к нему явился: гость или посланец. Он раскланивался с ним, кривляясь с униженными поклонами и величая пришедшего превосходительством , хотя гость, по правде сказать, всего менее казался достойным такого титула. Это был застенчивый молодой человек, который нерешительно остановился в дверях и мял в руках свою шляпу.

— Чем могу служить вашему превосходительству? — обратился к нему в полусогбенном положении шут.

— Ах, господин Фрёлих, — отвечал тихо пришедший, — не смейтесь над несчастьем!.. Какое там я превосходительство? Поверьте, что точнее будет, если я стану величать вас превосходительством.

— Ба-ба-ба! Я — ваше превосходительство! Да вы от короля или нет?

— Нет, я сам от себя. Я прошу у вас одной минуты, чтобы поговорить с вами с глазу на глаз.

— То есть вы просите у меня аудиенции? — воскликнул с комичной важностью Фрёлих. — Да не сделался ли я сам, того не ведая, во время моего сна каким-нибудь министром? Что же, при нашем дворе… тсс!.. при нашем дворе все может случиться! Министры так грызутся, что скоро съедят друг друга, а тогда почему бы и нам с вашей милостью не стать министрами? А? Что вы думаете? Только я, на всякий случай, вперед выговариваю себе у вас министерство казны и акциза.

Гостю, однако, было не до шуток. Фрёлих это понял и заговорил в другом тоне.

— Да, так вам нужна одна минута разговора со мной и непременно еще с глазу на глаз? Что же, я согласен… эта минута к услугам вашим! Теперь в целом доме нет никого, кроме нас двоих и старой Лоты, которая занята на кухне, да дворника, который чистит лошадь на конюшне. Итак, я занимаю мое место, и аудиенция начинается!

И проговорив это, Фрёлих с важностью сел в кресло, изображая из себя сановника, принимающего просителя.

— Господин Фрёлих, — начал незнакомец, — вы, конечно, будете очень удивлены, когда узнаете, что я пришел к вам по чрезвычайно важному делу.

— Да нет, ничего; только вы смотрите, приятель, вы того… вы не ошиблись ли дверями?

— Нет, я не ошибся дверями, — возразил незнакомец. — Я пришел туда, куда нужно. Видя вас ежедневно при дворе, я вычитал в лице вашем, что вы добрый человек… что у вас великодушное сердце…

— Мой милый! Без всякого сомнения, вы хотите занять у меня денег! — прервал его, замахав руками, Фрёлих. — Но я предупреждаю вас, что из этого ничего не выйдет! Всем располагайте: моим советом, моим смехом, моими поклонами, спиной — словом, всем, чем хотите; но только не деньгами — денег нет у меня, мой милейший! Да и откуда их взять, когда сам наш великолепный, наш августейший король — гол как сокол! Как же вы хотите, чтобы у меня были деньги?

— Нет, мне даже не снилось просить у вас денег.

— А! Это другое дело, — произнес успокоенный шут. — Однако, чего же в таком случае вы можете желать от меня? Не хотите ли вы, чтобы я научил вас какому-нибудь фокусу? Например, как из одного яйца вытащить сто пятьдесят аршин лент?

— И этого я не хочу.

— Так что же, вы, может быть, просто ищете моей протекции на всякий случай?

— Да, вот это, пожалуй, что и так, — с печалью в голосе отвечал незнакомец, — когда нет никакой другой…

— Когда нет никакой другой протекции, так вы к дураку идете! — засмеялся старик. — Что же, это довольно забавно, только в этом отношении даже Шмидель как барон и камер-курьер мог бы лучше вам пригодиться. По ливрее вашей я вижу, что вы принадлежите к дворцовой службе. Однако, выговор у вас иностранный. А, впрочем, в этом ничего нет удивительного, потому что скоро саксонца при саксонском дворе надо будет искать днем с фонарем. Но кто же вы?

— Я поляк. Зовут меня Раймонд Заклик.

— Поляк! Стало быть, дворянин? Ну, так садитесь же, высокопочтенное дворянство… а я как мещанин встану и буду говорить с вами стоя…

— Полноте шутить, господин Фрёлих.

— Помилуйте, я не смею с вами шутить. Подавился бы собственным языком, если бы шутил. Но времени у нас немного и оно дорого. Говорите же, глубокоуважаемый поляк, что вам угодно?

С минуту Заклик не мог заговорить, насмешливый тон Фрёлиха, очевидно, смущал его.

— В саксонский двор попал я случайно… Вероятно, вы слышали обо мне… На мое несчастье, я очень силен: я могу сломать подкову, смять кубок и отрубить сразу голову лошади… Этим я обратил на себя внимание его величества, и ему угодно было взять меня ко двору…

— Знаю, знаю… Припоминаю, — засмеялся Фрёлих. — Не завидую вам, милейший господин… как вас?

— Заклик.

— Не завидую, господин Унглюк. Но кто же был так простодушен, чтобы советовать вам меряться силой с королем?.. Надо быть очень… очень остроумным, чтобы взять на себя такую печальную роль!

— С тех пор, как я поступил во двор… мне просто опротивела жизнь!.. Нет у меня друзей… нет покровителей… никого.

— А, так вы хотите избрать меня другом и покровителем? Это такая же счастливая мысль, как ломать подковы!.. Человече! Если бы вы могли ломать даже наковальню, то со страху, боясь возбудить зависть, не должны были сокрушать и соломинки… Нечего сказать, славно вы себя устроили!

— Так вышло, — сказал Заклик. — И никого у меня нет… Никого.

— А вдобавок еще вы поляк, когда теперь даже имя поляка выговаривать не годится… Не хотелось бы мне быть в вашей шкуре!

— Верю, и мне нехорошо в ней… Думалось, что хоть вы, господин Фрёлих, пожалеете меня.

Старый шут вытаращил на него глаза. Морщинистое лицо его сделалось вдруг серьезно и печально. Он сложил на груди свои руки, затем подошел к Заклику, взял его руку и с видом доктора стал щупать у него пульс.