Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Вдова военного преступника

Телефонный звонок внутренней линии прервал шефа РСХА. Он поднял трубку и замер на месте, слушая голос на другом конце провода. Отто и я обменялись взглядами, пока Эрнст говорил с кем-то приглушённым голосом. Повесив трубку, он повернулся к нам и тихо проговорил:

— На фюрера только что было совершено покушение. Никто не знает, выжил ли он…

То, что происходило в течение последующих нескольких дней, можно описать только одним словом — хаос. Главные заговорщики — Клаус фон Штауффенберг, его адъютант Вернер фон Хэфтен, генерал Фридрих Олбрихт и полковник Албрехт фон Квирнхайм — были расстреляны в ночь на двадцать первое июля, сразу после их неудавшегося покушения на фюрера. Бомба, которую фон Штауффенберг подложил под стол в конференц-зале, всё-таки взорвалась, но каким-то чудом крышка массивного стола сработала как своеобразный щит и спасла Гитлеру жизнь.

Как только по национальному радио было объявлено, что фюрер был жив и только едва ранен, я немедленно вспомнила слова Генриха о том, что заговорщикам никогда не преуспеть. Сопротивление Вермахта под руководством храброго фон Штауффенберга так и не смогло организовать государственный переворот из-за своей нерешительности, и многие из них в ту роковую ночь предпочли свести счёты с жизнью самостоятельно, чем быть с позором расстрелянными по приказу фюрера. Расследование заговора было поручено лично Эрнсту, отчего тот не покидал своего кабинета в течение нескольких дней. О Шелленберге и его переговорах пришлось на время забыть.

В первый более или менее спокойный вечер после крайне напряжённой недели Генрих работал над какими-то бумагами у нас дома, а я читала книгу, свернувшись калачиком на софе рядом с ним. Но и тут долгожданная тишина была нарушена громким стуком в дверь; на пороге оказалась Урсула.

— Макса только что арестовали, — пролепетала она дрожащим голосом. — Он сказал мне, когда его уводили, собирать Грету и немедленно уезжать из страны. Что мне делать?

Похоже было, что возмездие фюрера только набирало свою силу, и теперь коснулось наших ближайших друзей.

Мы едва ли не силой вливали в Урсулу неразбавленный виски, пытаясь унять её истерику, когда она рассказывала нам, плача навзрыд, как гестапо заковали её мужа в наручники, как будто тот был обычным уличным хулиганом.

— После стольких лет верной службы, — продолжала повторять она, промокая покрасневшие глаза платком Генриха. — Как они могли?… Хотя он тоже хорош, я же всё понимаю, ему надо было слушать меня, когда я говорила ему, чтобы он прекратил это с теми людьми! Что с ним теперь будет? Ведь можно что-то сделать? Ты ведь сможешь ему как-то помочь?

Она даже дыхание задержала, умоляюще глядя на Генриха, но тот только молча опустил глаза.

— Генрих? — Урсула прижала обе руки к груди, пытаясь совладать с собой от своей собственной догадки. — Они ведь его не расстреляют? Генрих, прошу тебя, ну скажи мне, что нет… Он ведь ничего не делал, так, на пару собраний сходил, и только-то…

— Урсула, у тебя есть кто-нибудь за границей? — спросил Генрих как можно мягче вместо ответа. Урсула об этом ещё не знала, но по закону фюрера о «кровной вине» все ближайшие родственники заговорщиков должны были разделить их участь, их жёны и дети в том числе.

— Нет, никого… — едва прошептала она и с трудом сглотнула, только сейчас осознавая всю тяжесть своего положения.

Я опустилась на колени перед ней и взяла Урсулы в свои. Видеть мою самую близкую подругу в таком состоянии было крайне болезненно, и я изо всех сил старалась придумать, что же можно было сделать, чтобы помочь Максу.

— Урсула, а почему бы тебе не взять Грету и не поехать в Цюрих? Остановиться ты можешь у моих родителей, они с радостью вас обеих приютят.

— Я никуда без Макса не поеду, — ответила она с железной решительностью в голосе.

— Обещаю тебе, с ним всё будет в порядке. Мы его вытащим.

Может, я и произнесла тогда самую большую ложь, но главной моей задачей было заставить её бежать, пока не стало слишком поздно. Согласно новой директиве, Урсулу бы послали в один из работных лагерей, а там она бы и недели не протянула, это я знала точно. Только не с её выхоленными руками, никогда не знавшими работы, и не с образом жизни, к которому она была привычна. А Грету, нашего маленького ангелочка с льняными кудряшками и личиком фарфоровой куколки, отдали ли бы на удочерение в одну из бездетных семей, чтобы новые родители воспитывали её в соответствии с идеалами национал-социализма, вдали от «губительного влияния» её родителей, оказавшимися врагами народа. Нет, этого я позволить не могла.

Я поднялась с пола и пошла за своей сумкой.

— Ты далеко? — Генрих нахмурился, проследовав за мной в коридор и заметив, как я взяла ключи от его машины со стола.

— Попробую помочь Максу, — шепнула я в ответ, так чтобы Урсула в гостиной меня не услышала.

— Я вывезу её и Грету из страны. Сама она не поедет.

Я кивнула и чмокнула его на прощание.

— Удачи.

— И тебе тоже.

Эрнст открыл дверь и тут же ухмыльнулся, увидев меня на своём пороге в такой поздний час.

— Что, так соскучилась, что не могла дождаться утра? — он игриво выгнул бровь, приглашая меня в дом.

— Слишком много о себе думаешь. Я здесь вообще-то по делу.

— Если по делу, то мой рабочие часы с девяти до пяти. А сейчас ты можешь либо подняться наверх, раздеться и ждать меня в моей очень удобной постели, или возвращайся завтра утром.

— Ты о чём-нибудь другом, кроме этой самой постели, хоть иногда думаешь?

Он поднял глаза к потолку, в притворной задумчивости потирая подбородок.

— Ммм, думаю, что скорее всего — нет. По крайней мере, как я могу думать о чём-то другом, когда ты стоишь передо мной в этом тоненьком платьице, и когда я знаю, что под ним скрывается, а когда я ещё и начинаю представлять, как сниму его с тебя, и…

— Эрнст! Одного из моих друзей только что арестовали!

Он обречённо простонал и закатил глаза.

— Ладно. Пошли в мой кабинет, расскажешь всё.

Эрнст сидел в своём кресле, слушая мой рассказ и время от времени сосредоточенно кивая. Когда я закончила, он объяснил, что ничего не сможет сделать до завтрашнего утра, пока не увидит дело, заведённое на Макса.

— Фюрер хочет всех до одного заговорщиков перевешать после случившегося. Но и его можно понять: я бы тоже взбесился, если бы кто под мой стол бомбу подложил. — Эрнст перевёл взгляд на миниатюрный бронзовый бюст Гитлера, стоящий у него на столе. — Я попробую что-нибудь сделать для твоего друга, но ему придётся исчезнуть на какое-то время, пока всё не уляжется.

Я перестала мерить комнату шагами, приблизилась к его столу и облокотилась на крышку.