Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Вдова военного преступника

Я и не заметила, как уснула, но, поймав себя на том, что мне уже вовсю что-то снилось, я поспешила разлепить глаза, чтобы продолжать ухаживать за своим раненым мужем. К моему удивлению и одновременно облегчению, эту обязанность, похоже, временно взял на себя мой новый русский друг, который как раз менял влажную повязку на лбу Генриха, когда я проснулась. Он улыбнулся мне и указал мне на пол, давая понять, чтобы я ложилась спать.

— Нет, спасибо, я уже немного передохнула, — ответила я, хотя и знала, что Миша слов не поймёт, только интонацию. — Я лучше посторожу; а вдруг он проснётся?

Я никак не могла взять в толк, почему он был так добр со мной и вообще взялся мне помогать. Но загадка разрешилась ближе к ночи, когда Миша вынул фото из нагрудного кармана и после нескольких минут всё же решил мне его показать.

Фото было семейным портретом, как я поняла, потому как все члены семейства были весьма схожи, кроме старших — Мишиных родителей, как я догадалась.

— Mama, papa, — он подтвердил мою догадку, указывая на пару в центре фото, а затем переместил палец на молодого человека, стоящего рядом с ним, должно быть, его брата. — Sasha. Alexandr, moy brat. Anna, moya sestra.

С этими словами он указал на очень хорошенькую девушку с тёмными волнистыми волосами, похожую на него, как две капли воды. Его сестра Анна, как я поняла.

— Она очень красивая, Миша. У тебя очень красивая семья.

Он не смог скрыть гордой улыбки, будто поняв, что именно я сказала, а затем снова указал на свою сестру на фото, а затем на меня.

— Anna. Annalise. Tebya zovut pochti kak moyu sestru.

Я напоминала ему его сестру, я это поняла и без перевода, сестру, находившуюся за сотни километров отсюда, которая наверняка ждала его дома и молилась каждый день о его благополучном возвращении. Я не сдержала улыбки, вспомнив, как прав всё же был мой муж, когда говорил, что и русские были такими же людьми, как мы, несмотря на то, как сильно министерство пропаганды старалось всех убедить в обратном, которые так же хотели побыстрее попасть обратно домой, к своим семьям, жёнам, матерям, сёстрам и детям. Впервые я поняла, почему он наотрез отказался по ним стрелять.

Легко было, конечно, навесить один ярлык на всю нацию, как нацистский режим это сделал со славянами, объявив их всех недочеловеками; как русские затем объявили нас, абсолютно всех немцев, фашистами и нацистами, даже не различая двух разных понятий, а также правых и виноватых… Но правда-то состояла в том, что и хорошие, и плохие люди были везде, в любой стране и среди любого народа, и выбор этот всегда принадлежит самому человеку, который решает, кем ему быть. Миша вот например решил помочь своим врагам; теперь к своим молитвам за Генриха я прибавила и молитвы за него, чтобы прекратилась поскорее эта жуткая война и добрался бы он невредимым обратно домой, к своей Анне.

— Если, как вы утверждаете, вы всё это время работали на американскую контрразведку, почему в таком случае вы стреляли по нам, их союзникам?

Этот новый офицер, которого уже знакомый мне комиссар привёл на следующий вечер, продолжал задавать мне одни и те же вопросы, даже не слушая толком моих ответов. Его немецкий был почти безупречным, и причиной тому, что он с такой враждебностью отметал все мои объяснения было то, что он попросту не хотел мне верить, а вовсе не потому, что не понимал меня.

— Мы стреляли не по вам, а в вашем направлении: по стенам, лестнице и просто в воздух, но никак не в ваших солдат. Мой муж — превосходный стрелок, и если бы он захотел, половины вашего личного состава давно не стало бы.

— Ну а кто в нас гранату бросил? — русский снова повысил голос.

— Я, и только потому, что вы первые ранили моего мужа, — ответила я в такой же агрессивной манере.

Он пробурчал какое-то ругательство себе под нос и перевёл последние несколько предложений комиссару, сидевшему рядом с ним за столом и сверлившему меня тяжёлым взглядом. У них, по всей видимости, не хватило терпения ждать, пока прийдёт в себя Генрих, и они решили допросить меня вместо него.

Я вот уже который раз назвала им имена наших американских командиров, но в ответ получила только раздражённое: «Никаких американцев в Берлине нет! Город окружён советскими войсками».

— Зачем тогда всё это? Вы же всё равно мне не верите.

— Я тут решаю «зачем» или «не зачем!» — офицер перевёл то, что только что рявкнул мне в ответ комиссар. — Вы вообще должны быть благодарны, что вам сохранили жизнь, а потому прекратите вести себя с такой надменностью, пока мы не передумали на ваш счёт!

Я приказала себе немедленно прикусить язык, как только разгневанный комиссар озвучил явно нешуточную угрозу в наш с Генрихом адрес.

— Мы прекрасно знаем все ваши фашистские штучки, — переводчику удавалось отлично имитировать саму интонацию комиссара; а может, он просто ненавидел меня так же сильно, вот и выходило у него всё так же по-злобному.

— Мы не фашисты, фашисты были в Италии, — поправила его было я, но тут же об этом пожалела, как только он со всей силы грохнул кулаком по столу.

— Хватит меня перебивать!!! Если вы такая образованная, чего же не пошли учить людей в какой-нибудь университет вместо того, чтобы работать на ваше преступное, кровожадное правительство, где вы людей сотнями тысяч на смерть посылали?!

— Как я вам уже объяснила, — начала я как можно более уважительно и спокойно, сто раз прокляв свой характер, который мне никак не удавалось скрыть в самых неподходящих ситуациях, — Я начала работать на немецкое правительство исключительно с целью помочь нашим американским союзникам, ОСС, с разведывательными данными. Как и мой муж до этого. И они с радостью вам это подтвердят, как только вы сможете выйти с ними на контакт.

— Но сейчас-то их здесь нет, а значит для вас это отличная возможность придумать какую-нибудь невероятную историю с целью вызвать нашу симпатию, и сбежать отсюда до прихода союзных войск, чтобы они не смогли опровергнуть ваши выдумки. Только вот все ваши нацистские штучки с нами не пройдут.

— Да куда мы сможем бежать?! — я наконец потеряла последнюю каплю своего терпения и больше не смогла сдерживать возмущённых криков. — Ваши войска стоят кольцом вокруг города; да вы хоть на меня посмотрите! Я на девятом месяце беременности, мой муж до сих пор без сознания, так куда мы по вашему можем в таком состоянии бежать?!

— Многие из ваших уже давно отсюда сбежали. Где все ваши хвалёные лидеры, а?! Где Гиммлер, глава ваших знаменитых СС?! Где Гёббельс, ваш министр пропаганды? Где Борман? Рейхсмаршал Геринг? Ну, где они все, а?!

— Всё ещё в Берлине должно быть, в бункере фюрера, — я безразлично пожала плечами.

— Вот подождите, как мы вытащим их оттуда, — переводчик добавил с зловещей ухмылкой, явно желая меня запугать. — Вы думали, то, что итальянцы с Муссолини сделали, страшно было? Посмотрите, что мы с вашим любимым фюрером ещё сделаем!