Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Вдова военного преступника

— Он не мой; мне, откровенно говоря, до него никакого дела нет, — я снова пожала плечами, к явному удивлению обоих русских. — Я его ненавижу побольше вашего.

— Опять в свои игры играете? — Переводчик нахмурился.

— Какие уж тут игры? Вы посмотрите только, что он с нашей страной сделал. И за что мне его после всего этого любить?

Ещё через два часа у них наконец кончились вопросы, или же они попросту устали от собственного допроса и решили позволить мне вернуться в свой угол. Благодаря влажной повязке, которую всё это время Миша предусмотрительно переворачивал на лбу у Генриха, жар у того немного спал, да и дыхание по сравнению со вчерашним днём заметно выровнялось. Я шепнула благодарность своему русскому другу, на которую он мне только заговорщически подмигнул в ответ, и опустилась на пол рядом с мужем. Я была настолько вымотана, что даже глаз не смогла разлепить, когда остальные обитатели квартиры вернулись наконец на ночь со своих пьяных похождений, побросали винтовки на пол и расположились по кроватям и по полу; даже их раскатистый храп не помешал мне провалиться в глубокий сон без сновидений.

Я с ужасом обозревала обезумевших от радости русских, чуть ли не прыгавших друг на друга, разливавшим водку по стаканам почти без перерыва и кричащих так, что стены дрожали. Они, похоже, весьма чему-то радовались, но меня такое безумие, честно говоря, откровенно пугало. Даже Миша жал руки товарищам и хлопал их по плечам, поздравляя с чем-то.

— Hitler kaput! — Объяснил он мне позже причину такого безудержного веселья, широко улыбаясь.

— Гитлер мёртв? — переспросила я.

— Da! Kaput! — И он снова вернулся к своим товарищам, оставив меня наедине с мужем.

Генрих наконец-то открыл глаза к моему величайшему облегчению ранее тем утром, и первым делом спросил хриплым голосом, всё ли со мной и с малышом было в порядке, и не тронул ли меня кто. Я поспешила заверить его, что и со мной, и с ребёнком всё было хорошо и вкратце объяснила ему нашу ситуацию.

— Ты всё правильно сделала, рассказав им про ОСС. — Он даже смог изобразить вымученную улыбку и едва сжал мои пальцы в своих. — Теперь нам только нужно дождаться прибытия союзников. Они нам помогут.

Он сам хотел было поговорить с комиссаром, но я упросила его не утомлять себя и лучше отдохнуть и набраться сил, чтобы рана его зажила побыстрее. Он был ещё настолько слаб, что даже не стал спорить со мной и только снова закрыл глаза.

На следующий день у русских появился новый повод праздновать: после ожесточённого сопротивления, оказанного нашими войсками на каждом этаже главного правительственного центра — символа самого рейха — советским войскам удалось наконец установить красный флаг над Рейхстагом, объявляя этим окончательное падение Берлина. Ушла всего неделя на то, чтобы распался и весь бывший «Великий рейх», в течение которой все оккупированные территории были освобождены союзными войсками, и когда у победителей встала новая проблема: куда девать всех военнопленных немцев?

Восьмого мая фельдмаршал Йодль подписал безоговорочную капитуляцию в присутствии представителей всех союзных держав, и стрельба на улицах Берлина, которую устроили победители за неимением праздничного салюта, не смолкала всю ночь. Мы с Генрихом лежали на полу и молча смотрели в потолок. Война наконец-то закончилась, только вот мы почему-то чувствовали себя осиротевшими детьми, которым не к кому пойти за помощью, и перед которыми лежало тёмное, неизвестное будущее. Всё, что мы могли сделать, так это сплести пальцы рук вместе в знак молчаливой поддержки; хотя бы мы были друг у друга, а вдвоём это неведомое будущее казалось не таким страшным.

Американские войска вошли в Берлин; американские войска, которых мы так ждали и чьё появление в дверях квартиры, где нас держали всё это время, мы встретили с широкими улыбками и новообретённой надеждой.

— Миссис Фридманн? — командир группы из четырёх человек выступил вперёд и помог мне подняться.

— Да, — я расправила измятое платье, выжидательно его разглядывая.

— Я — сержант Мак-Махон, ОСС.

— Рада встрече, господин сержант.

Я протянула ему руку, но он едва взглянул на неё и демонстративно заложил руки за спину.

— Миссис Фридманн, вы арестованы с целью допроса.

— Что? — я сначала подумала было, что ослышалась.

— Что это значит, арестована? — Генрих попытался приподняться на локте, но тут же поморщился от боли в раненом плече.

— Мистер Фридманн, я всего лишь следую протоколу. Ваша жена имеет нужную нам информацию, и как только мы эту информацию получим, мы сразу же её отпустим. — Сержант Мак-Махон уже подал знак одному из своих солдат взять меня под арест и повернулся к моему протестующему мужу. — Что касается вас, то не волнуйтесь: мои люди сейчас же перевезут вас в американскую оккупационную зону, где наши врачи позаботятся о ваших ранениях.

— Куда вы забираете мою жену?

— Не переживайте, вы в весьма скором времени её снова увидите. Если, конечно, она не станет упрямиться и согласится с нами сотрудничать.

Я проследовала за людьми из ОСС в их открытую машину и весь путь провела в молчании, отчасти потому, что никак не могла взять в толк их весьма странное поведение, а отчасти оттого, что впервые увидела, что осталось от моего любимого города. Всё ещё дымящиеся руины, каркасы разрушенных зданий, останки баррикад, наспех сдвинутые к разбитым тротуарам, чтобы не мешать проезду военного транспорта… Вот и всё, что осталось от моего Берлина.

— Что вам от меня нужно? — наконец попыталась спросить я.

Ответ был весьма скупым:

— Подождите, пока не доедем до штаба. Там разговаривать будем.

Я устало потёрла глаза рукой, думая о том, что конца этому всему не будет. Сначала наше гестапо, потом русские, теперь американцы… Они никогда не оставят меня в покое. Нервы у меня и так уже слишком давно были на пределе, и я уже начала испытывать первые признаки приближающейся истерики, которая у меня их силами точно в ближайшем времени случится. Я не знала, сколько ещё смогу спокойно выдерживать все эти нескончаемые допросы. Меня всё больше одолевало желание плакать и кричать, обвиняя арестовавших меня людей в такой вопиющей несправедливости.

«Мы же рисковали ради вас своими жизнями на протяжении последних нескольких лет! Вы обещали, что как только закончится война, весь этот кошмар закончится вместе с ней! Вы обещали, что поможете нам! Вы обещали о нас позаботиться! Так какого чёрта вы делаете?! Почему продолжаете обращаться с нами, как с преступниками?! Вы же обещали!!!»

Я закрыла лицо руками и сделала глубокий вдох, изо всех сил сил стискивая зубы и делая над собой ещё одно невероятное усилие, чтобы остаться спокойной.