Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Вдова военного преступника

Я увидела его в тот же момент, что и он меня, — совсем молоденький русский солдат с винтовкой наперевес. Он быстро направил её на меня и сдвинул брови.

— Руки вверх!

— Да, да, руки вверх, я безоружна, — поспешила заверить его я. — Доктора, прошу вас!

Он крикнул что-то своим товарищам, оставшимся на третьем этаже и, по-прежнему держа меня под прицелом, сделал последние несколько осторожных шагов к баррикаде, разделявшей нас.

— Доктор, — умоляюще повторила я, указывая на Генриха за моей спиной.

— Руки вверх! — тут же окрикнул меня русский, потеряв из поля зрения мою опущенную руку. Я сразу же вскинула её обратно наверх, а затем медленно и крайне осторожно начала тянуть её через перевёрнутый стол.

Русский наблюдал за мной в непонимании и явном сомнении, но всё же позволил мне сомкнуть пальцы на его рукаве и потянуть его ближе к себе, чтобы тот увидел наконец моего раненного мужа. Русский солдат был совсем ещё юн, возможно даже моложе меня, и держался так же настороже, как и я. Я выдавила из себя натянутую улыбку и потянула чуть сильнее.

— Пожалуйста, — повторила я, указывая головой в сторону лежащего на полу мужа. Солдат наконец-то его заметил. — Доктор.

— Руки вверх, — снова сказал он, но совсем уже с другой интонацией, похоже, просто напоминая, чтобы я держала руки там, где он мог их видеть, и не делала бы никаких резких движений. Я кивнула и снова подняла обе руки вверх, отступая в сторону.

Он снова крикнул что-то своим товарищам и, судя по редким выстрелам, по-прежнему доносящимся снизу, я пришла к заключению, что русские были заняты зачисткой нижних этажей. Мой русский тем временем закинул винтовку себе за спину, ловко перелез через баррикаду и вынул пистолет, на всякий случай проверяя периметр. Как только он удостоверился, что из живых на нашем этаже оставалось только нас двое, он склонился над Генрихом, но всё же отодвинул оставшееся оружие и боеприпасы подальше от меня и моего мужа.

Он приподнял китель, которым я укрыла Генриха, покачал головой от вида его раны, слегка кровоточащей даже сквозь бинты, и снова оглядел его китель.

— Генерал? — спросил он меня, указывая на нашивки.

Я немного растерялась сперва, судорожно пытаясь сообразить, что ответить. Я ведь не знала, было ли «генерал» в понятии русских чем-то плохим, и означало ли, что чем выше был ранг, тем больше причин было пристрелить владельца кителя на месте; или же «генерал» напротив было чем-то почётным, и означало, что взявшего такую важную птицу в плен подразумевало под собой возможные награды, а то и повышение по службе. Я сделала выбор в пользу второго, отчаянно надеясь, что угадала верно.

— Да, генерал, — едва шепнула я и невольно задержала дыхание.

Русский кивнул, как мне показалось удовлетворённо, и снова прокричал что-то своим; дождался ответа и снова что-то крикнул. Пока они обменивались репликами, я снова склонилась над Генрихом и осторожно отодвинула мокрые волосы от его покрытого испариной лба. Было видно, с каким трудом ему давался каждый вдох. Я поцеловала его в лоб и, не в силах больше сдерживать слёзы, до смерти напуганная неизвестностью, чувствуя себя абсолютно беспомощной, окружённой врагами, я тихо расплакалась, гладя холодную руку Генриха в своей.

Я и не заметила, как русский опустился на пол рядом со мной, пока он не протянул свой перепачканный носовой платок мне в руки. Я мысленно отругала себя за сам тот факт, что чуть не сморщила нос при виде грязной тряпки в своей такой типично немецкой одержимости чистотой и порядком, когда моё лицо было наверное куда грязнее, чем платок сидящего рядом солдата. Я с благодарностью кивнула, принимая платок, и утёрла слёзы.

— Muzh? [1] Мишины слова, которые он произносит по-русски и которые Аннализа не понимает, выделены латинским шрифтом. Когда русские говорят с немцами на немецком, слова оставлены на русском, но с характерным акцентом. Надеюсь, я никого не запутала:))) — спросил он меня что-то на русском, чего я не поняла, указывая на Генриха. Заметив моё смущение, он указал на кольцо на безымянном пальце моего мужа, а затем на моё.

— Да, — ответила я, догадавшись, что он спрашивал, был ли Генрих моим мужем. А затем, просто по привычке, я протянула русскому руку, прежде чем сама поняла, что делаю. — Аннализа.

Он слегка нахмурился сперва, но затем всё же взял мою руку в свою и слегка пожал её.

— Mikhail.

— Михаил? — переспросила я.

— Da. — Лёгкая улыбка заиграла у него на лице. — Misha.

— Приятно познакомиться, Миша. — Я встретилась глазами с его, карими и неожиданно проницательными для столь юного возраста, обрамлёнными длинными тёмными ресницами. Он совсем не был похож на типичного русского Ивана, каким их любило рисовать на своих плакатах наше министерство пропаганды, с круглым глупым лицом и светлыми волосами. Этот был скорее похож на наших динаров из южных регионов; слишком уж остро очерченные скулы для славянского типа, слишком тёмные волосы, нос слишком длинный и прямой, да и подбородок уж совсем не круглый, а как из камня высеченный. Странный какой-то из него был русский; а там кто их знал? В конце концов он был первым из них, кого я живьём видела.

— Доктор? — снова повторила я с вопросительной интонацией и указала на Генриха.

— Da, da, seichas, — он несколько раз кивнул и снова прокричал что-то своим товарищам внизу, на этот раз более требовательно.

Я ещё раз потрогала лоб мужа, прислушиваясь к его тяжёлому дыханию.

— Rebenochek? — Миша указал на мой живот, улыбаясь и явно желая отвлечь меня от моих невесёлых мыслей. Я не поняла, что именно он сказал, но всё же заставила себя улыбнуться в ответ и обняла свой живот одной рукой, по-прежнему сжимая ладонь Генриха в другой. — Horosho.

Наконец я услышала приближающиеся шаги и разговор на русском. Миша казался весьма вежливым и даже предупредительным, но чёрт их знал, какими были остальные и, честно говоря, я снова начала заметно нервничать при виде его товарищей, перелезающих через баррикаду.

Миша поднялся с пола и салютовал одному из новоприбывших — своему командиру, как я догадалась. Тот оглядел меня сверху вниз с неприкрытым презрением и бросил ещё более ненавистный взгляд на Генриха. Я инстинктивно двинулась ближе к мужу, готовая укрыть его своим телом, если придётся. Миша тем временем начал что-то спешно объяснять своему командиру, оживлённо жестикулируя и указывая попеременно то на меня, то на Генриха. Из их разгорячённого диалога я уловила только слова «генерал», «фашист» и «СС». Похоже, они взвешивали все за и против того, чтобы решить, стоили ли мы оба их времени.

Наконец один из всей троицы, до сих пор не проронивший ни слова, склонился над Генрихом и приподнял китель с его груди. Он проверил его пульс, зрачки, а затем повернулся к их главному и проговорил что-то, безразлично пожимая плечами. Комиссар ступил ближе к моему умирающему мужу, взял его китель двумя пальцами, неспешно изучил всю регалию и ордена с явным отвращением на лице, и наконец махнул головой в сторону выхода с видом величайшего одолжения, не забыв при этом закатить глаза. Я поймала ободряющую улыбку Миши за спиной комиссара и только тогда позволила себе вздохнуть с облегчением. Моему мужу решили дать возможность выжить.