Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Любовница группенфюрера

— Если тебя не затруднит, — Адам улыбнулся немного виновато.

— Не говори глупостей, конечно не затруднит. — У Адама была своя машина, но моя (вернее сказать, машина Генриха) вызывала куда меньше подозрений. Номера с двумя молниями СС делали её невидимой для любых возможных агентов гестапо, рыскающих поблизости. — Я только допью свой чай.

— Не торопись. Я подожду внизу.

Адам попрощался со всеми присутствующими и вышел на улицу. Ингрид тем временем повернулась к моему мужу.

— Постарайся не завязывать дружбы ни с кем из своих коллег.

Я не солгу, если скажу, что нас обоих весьма удивило подобное заявление от американского агента.

— Почему нет? — нахмурился Генрих.

— Любая привязанность и вообще какие бы то ни было сентиментальности должны быть оставлены любым уважающим себя разведчиком. Они зачастую ведут к провалу.

— Я тебя не понимаю…

Ингрид вздохнула.

— Ты не можешь позволить никаким личным чувствам стоять у тебя на пути, если ты решил связать свою жизнь с секретной службой. Они создают слабые звенья. Например Рудольф и я, хоть и ведём жизнь супружеской пары, никогда не позволяли никаким взаимным чувствам, кроме уважения, возникнуть между нами. Так, если один из нас провалится, у другого останется шанс на выживание. Ни я, ни он не начали бы говорить, если бы кто-то из гестапо приставил пистолет к голове одного из нас. А ты вот можешь сказать то же про свою жену?

Генрих и я обменялись взглядами, но промолчали.

— Я о том и говорю. Твоя жена и так твоё слабое звено, так что не заводи друзей среди других агентов, а особенно среди радистов. Они гибнут куда чаще остальных.

Всё ещё думая о словах Ингрид, я ехала к бывшему гетто, следуя инструкциям Адама, потому как он знал местность куда лучше меня. Его радио было в моём багажнике, как всегда аккуратно спрятанное в чемодан. Когда мы наконец подъехали к бывшему жилому дому, который он хотел использовать для выхода на связь, мы внимательно огляделись, и только убедившись, что узкая улица была абсолютно пустынной, Адам вышел из машины и вынул чемодан из багажника.

— Не жди меня здесь. На другой стороне дома есть ещё один подъезд, где ты можешь припарковаться. Там тише, — сказал мне Адам через моё водительское окошко.

— Хорошо. Я оставлю машину и поднимусь к тебе наверх. — Иногда, пока он работал с радио, я ждала рядом настороже, чтобы он мог полностью сконцентрироваться на работе и не смотреть через плечо каждую минуту. В этот раз я решила сделать то же.

— Это совсем необязательно.

— И всё же я поднимусь. В какой ты будешь квартире?

— Тридцать шесть. Я не стану запирать дверь. Никто здесь всё равно не живёт.

— Буду там через минуту.

Как только Адам исчез в двери подъезда, я объехала обшарпанный дом и оказалась на маленьком заднем дворе с грунтовой дорогой, ведущей на главную улицу, как я поняла. Судя по зарослям кустов по её сторонам, никто не ездил по ней со времён, когда Германия была ещё республикой. Я покачала головой, ступив на землю, покрытую слоем грязи и мусора, и пошла к проходному подъезду, стараясь не морщить нос. Запах здесь вполне соответствовал внешнему виду, и я не удивилась бы, если бы узнала, что задний двор иногда использовался в виде санузла новыми обитателями района — лицами с весьма криминальным прошлым и скорее всего настоящим, иногда останавливающимся здесь для своих тёмных дел.

Когда я открыла дверь в квартиру, толкнув ручку локтем (я забыла перчатки в церкви и теперь сделала себе мысленную заметку ничего не трогать внутри голыми руками), Адам уже работал с радио с наушниками на голове. Я решила не беспокоить его и пошла прямиком к окну, прислонилась к стене и слегка отодвинула пожелтевшую и изъеденную молью занавеску. Снаружи всё было тихо. Вот уже два года мы работали по одной и той же схеме, и они ни разу не смогли нас засечь достаточно быстро, чтобы отреагировать. Адам всегда работал невероятно быстро.

Но на этот раз случилось немыслимое. У меня глаза расширились в ужасе, как только я увидела чёрную машину, быстро приближающуюся к нашему дому со стороны переднего крыльца. Не могло это быть гестапо так быстро, просто не могло! Но рисковать я всё же не хотела, а потому немедленно бросилась к Адаму и начала трясти его за плечо.

— Адам, давай выбираться, быстрее! Гестапо здесь!

Он сдёрнул с себя наушники и уставился на меня.

— Что???

— Давай разделимся. — Я уже спрятала лист с шифровкой в карман платья, захлопнула чемодан поледеневшими за секунды руками и схватилась за ручку. — У меня машина на заднем дворе, о которой они не знают. Я попробую вывезти радио, а ты уходи по крышам; следующий дом пристроен почти вплотную, ты сможешь незаметно скрыться, пока они будут обыскивать квартиры.

Я была уже у двери, когда Адам попытался отнять у меня радио.

— Аннализа, подожди! Оставь чемодан, уходи одна!

— Адам, пусти!

— Да беги же уже!!!

Он вырвал чемодан из моих рук и побежал наверх, в то время как я стремительно бросилась в противоположном направлении. Квартира, в которой мы работали, была на третьем этаже, и единственным шансом избежать встречи с гестапо было выскочить через задний ход, прыгнуть в машину и всем богам молиться, чтобы они не перекрыли грунтовую дорогу у другого подъезда. Но если они окажутся внутри здания быстрее меня, никакой сквозной проход меня не спасёт.

Сердце бешено колотилось, когда я перепрыгнула через последние три ступеньки, ведущие на первый этаж. Я уже видела людей в гражданском, бегущим к дому едва ли в каких-то двадцати шагах от меня. Я быстро свернула к заднему ходу, выбежала на улицу, забралась в машину и вцепилась в руль, бормоча мерседесу слова благодарности за то, что завёлся с первого же оборота. Один из агентов выскочил вслед за мной — я заметила в зеркало заднего вида, как он брал мою машину на прицел. Но умирать в мои планы в этот день не входило, и я резко вывернула руль вправо, вдавив педаль газа в пол, на удивление гладко выехав из подворотни на главную дорогу.

Я гнала по улицам Берлина, не задумываясь даже, что обычная полиция запросто могла меня за такое остановить; все мои мысли были заняты попыткой понять, куда же теперь ехать. Оставалось только надеяться, что агент, стрелявший по моей машине и к счастью не попавший, не успел разглядеть моих номеров. Оставалось только надеяться, что Адаму удалось сбежать по крышам. Оставалось только надеяться, что он избавится от этого чёртова радио раньше, чем они его схватят, если такое всё же произойдёт.

— Дьявол! — Я редко ругалась, но в этот раз случай был вполне оправданным. Я только что вспомнила, что в кармане моего платья до сих пор лежала шифровка, которую Адам должен был сжечь согласно протоколу сразу после передачи. Обычно он все шифровки заучивал наизусть, но эти последние из офиса Мюллера были слишком длинными, и ему приходилось пользоваться записями. Записями, написанными рукой Рудольфа. С его отпечатками и скорее всего отпечатками Ингрид.