Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Любовница группенфюрера

— Я могла где угодно дотронуться до этого чемодана. Совершенно случайно.

Райнхарт рассмеялся, а Мюллер только улыбнулся.

— И часто вы трогаете чужие чемоданы? — снова спросил меня доктор Кальтенбруннер с явным сарказмом в голосе.

— Нарочно я ничьих чемоданов не трогала. Но вы должны признать возможность, что такое могло случиться.

— Это уже смешно, — фыркнул Райнхарт. — Да она над нами просто издевается. Разрешите направить к ней пару моих людей, она вам мигом всё расскажет.

— Я не помню, чтобы кто-то тебя спрашивал! — рявкнул на него группенфюрер Кальтенбруннер. — Убирайся к чёртям собачьим отсюда со своими советами, пока я к тебе людей не послал!

Добавив к этому пару весьма нецензурных выражений, он всё же не выдержал и долбанул кулаком по столу, да так, что Райнхарт решил ретироваться, пока второй удар не пришёлся по нему. Даже я инстинктивно дёрнулась на стуле, впервые видя доктора Кальтенбруннера в таком состоянии. Но я была рада, что он хотя бы решил выпустить пар на неживом объекте, вместо того, чтобы стукнуть меня по голове, а мне почему-то казалось, что он был очень к этому близок. Я бы тоже была, если бы вдруг выяснила, что кто-то, ради кого я фактически рисковала жизнью (а он именно это и делал, планируя для меня покушение на Гейдриха), всё это время нагло лгал мне в лицо.

Даже группенфюрер Мюллер почувствовал себя весьма некомфортно в присутствии своего австрийского коллеги, склонного к весьма резким и неконтролируемым приступам гнева, и решил также покинуть камеру под предлогом того, что забыл сигареты у себя в кабинете. Тем временем доктор Кальтенбруннер сделал глубокий вдох, явно пытаясь взять свои эмоции под контроль, и снова сосредоточил свой пристальный взгляд на мне.

— Хорошо. Давайте представим на секунду, что есть такая крайне невообразимая возможность. И где же вы могли по весьма невероятному стечению обстоятельств «случайно» взяться за ручку чемодана, в котором по ещё более невероятному совпадению находилось радио, принадлежащее одному из членов сопротивления?

— Я не могу просто так взять и вспомнить это сейчас. Мне нужно немного времени, чтобы подумать.

— У вас есть пять минут. Время пошло.

У меня всё сжалось внутри от одной только мысли о том, что он собирался сделать со мной по истечении этих пяти минут. Я прикрыла глаза рукой, потому что под его немигающим взглядом сосредоточиться было совершенно невозможно.

Где я могла дотронуться до чемодана? Просто какую-нибудь историю придумать с ним бы не прошло, это должен был быть настоящий случай, который кто-нибудь мог бы для меня подтвердить. «Чемоданы. Где их больше всего? На станциях, так? Я много куда ездила за последнее время, но точно ничего не трогала во время своих путешествий. К тому же, это должно было случиться в недавнем времени, потому что мои отпечатки были ещё свежими на нём. В последнее время я только ездила в Вену, на встречу с доктором Кальтенбруннером». Я чувствовала, как его взгляд прожигает дырку у меня в голове. «О Боже, он точно меня убьёт!»

«Так, ну-ка прекрати. Сосредоточься. Вена. Поезда. Станции». И тут меня вдруг осенило. «Поезд до Вены!!! Поезд, который чуть не сошёл с рельс, и где я помогла женщине с её чемоданом! Макс был со мной, он сможет всё подтвердить! Ну конечно!»

Я подняла голову, едва скрывая победную улыбку.

— Герр группенфюрер, я вспомнила.

Он выпрямился на стуле и слегка подался ко мне.

— Я вас слушаю, фрау Фридманн.

Прежде чем сказать что-то, что могло скомпрометировать нас обоих, я наклонилась к нему через стол и шепнула:

— Этот разговор ведь не записывается?

Я знала, что гестапо частенько такое делали — записывали допрос, чтобы потом преступнику было уже не отвертеться от своих слов, пусть и сказанных под пытками.

Доктор Кальтенбруннер слегка пожал плечом. Это было берлинское гестапо, а не его австрийское, и он не знал. Я на всякий случай решила говорить как можно более осторожно, учитывая ситуацию.

— Когда я ехала в Вену около месяца назад, по пути случился небольшой инцидент. Наш поезд чуть не сошёл с рельс, когда я шла к моему купе, и весь багаж попадал с полок. Там была одна женщина с малышом, которая не могла управиться с её сумками, и я решила ей помочь, потому как у неё руки были заняты ребёнком. Я попробовала поднять её чемодан обратно на верхнюю полку, но он оказался очень тяжёлым. И тогда хауптштурмфюрер Максимилиан Штерн — он также работает здесь, в СД — он по случайности оказался со мной в одном поезде, помог мне с её багажом. Я так хорошо это запомнила, потому что чемодан был очень тяжёлым, и я даже в шутку спросила её, не везла ли она в нём камни. Она ответила, что там были книги её мужа, и что он был профессором философии, кажется.

— Что вы делали в Вене? — осторожно спросил меня он. Я понимала, что ему нужно было это спросить, если разговор действительно записывался. Было бы слишком подозрительно, если бы он не задал мне этого вопроса; но мне всё же нужно было быть крайне осторожной с ответом.

— У меня любовник в Вене. Я надеюсь, это останется между нами, и вы не станете докладывать моему мужу.

Лёгкая ухмылка наконец появилась у него на лице.

— Не стану. Как, ещё раз, имя вашего свидетеля? Максимилиан Штерн?

— Да, герр группенфюрер.

Он нажал кнопку под столом, и один из эсэсовцев открыл дверь в камеру, ожидая указаний.

— Позовите сюда хауптштурмфюрера Максимилиана Штерна. Он работает в отделе внешней разведки.

— Слушаюсь, герр группенфюрер.

Как только эсэсовец исчез за дверью, доктор Кальтенбруннер встал, зашёл мне за спину и начал вынимать шпильки у меня из пучка, пока моя коса не упала мне на спину. Он ещё раз запустил пальцы мне в волосы на затылке, проверяя, не осталось ли там других заколок, затем взял чётки у меня из рук, снял с меня ремень и проверил мои карманы.

— Что вы делаете? — наконец не выдержала я, весьма сконфуженная таким странным поведением.

— Если ваша история не подтвердится, вы не сможете убить себя, прежде чем начнётся настоящий допрос. И чулки тоже снимите. Некоторые женщины умудрялись себя ими задушить.

Слава богу, хоть во рту у меня не проверил.

— Я не собираюсь себя убивать. Я ни в чем не виновата. Какой я должна быть идиоткой, чтобы стереть свои отпечатки с радио, на котором якобы работала, но оставить их на ручке чемодана?

Судя по его виду, он тоже пытался решить для себя эту небольшую дилемму, которая сейчас играла мне на руку. Я уже начала было надеяться, что мне удастся убедить его в своей невиновности, но доктора Кальтенбруннера оказалось не так-то просто провести.

— Вы сами чулки снимите, или мне это за вас сделать?

Его пренаглая ухмылка и неотрывный взгляд невольно заставили меня покраснеть, пока я отстёгивала чулки от пояса наощупь под юбкой. Конечно же, ему и в голову не пришло смотреть в другую сторону.