Виталий Топчий - «Не отрекаюсь!»

Князя слёзно уговаривали внук Борис и коваль Андрей, чтобы поклонился этой тряпичной кукле. Говорили, что это всего лишь языческий обряд, злейшее испытание, которое послано за грехи наши. Бог всё видит, а потому простит, но князь твёрдо стоял на своём.

— Вера без дел мертва! [155]А посему не отрекаюсь! — и обратился к своим спутникам. — Не проливайте напрасно слёз! Если сейчас отступлюсь, потеряю себя перед Богом, своей совестью и людьми. Помню слова отца своего духовного и вам говорю, что сейчас в руськой земле тьма, а потом будет солнце! Но чтобы оно взошло, много ещё предстоит потрудиться душой и телом, много ещё бед и страданий испытает руський народ. Вернётесь домой, расскажете всю правду о моей смерти.

Михаил Всеволодович обратил свой взор на боярина Фёдора.

— И ты, мой преданный друг Фёдор, — прощай! Для меня было большой честью жить рядом с тобой!

— А для меня, князь, будет великой честью умереть рядом с тобой! — ответил Фёдор. — Крепись, Михаил, праведный путь тернист и узок, не каждому он по плечу. Твои страдания не будут напрасны, о них ещё вспомнит Русь! Я всегда был рядом с тобой в радостях и печалях, и в сей смертный миг не отступлюсь от тебя!

Когда Елдега доложил Бату, что князь урусов отказывается поклониться Чингисхану, тот разъярился, лицо его, и без того покрытое красными пятнами, [156]стало пунцовым. Сжав кулаки и затопав ногами, он закричал, чтобы князя Михаила убили. [157]

Елдега, спеша выполнить волю хана, вспомнил о Домане. «Этот пёс убежал из Чернигова, чтобы спасти свою шкуру. И теперь верой и правдой служит нам. Князя он ненавидит, потому что отец Михаила заморил его отца в яме. Вот пусть эта собака и загрызёт его!». Он дал знак, чтобы позвали Домана. Когда тот раболепно приблизился, отрывисто бросил ему несколько слов. Доман, ощерившись и сжав свои огромные кулаки, направился к князю и боярину Фёдору. Они же, предчувствуя свою кончину, обернувшись лицом на восток, молились. Подойдя, Доман оттолкнул боярина.

— Вот мы и встретились с тобой, князь, теперь ты ответишь за все мои унижения! — Доман размахнулся и ударил старого князя ногой в грудь. — Теперь ты никто! — избивая Михаила ногами, глумился Доман. — Был князем — стал грязью и теперь валяешься у меня под ногами. Твой Бог высоко, а вера в лучшую долю после смерти только для простаков. Я же хочу хорошо жить сейчас! А ты, если такой праведник, молись, призывай своего Бога и всех святых, может, милуют и спасут, а нет — умою руки свои в крови твоей!

— Нечестивец! — сквозь выступившую на губах кровавую пену прохрипел Михаил Всеволодович. — За мясную похлёбку ты предал свою веру и обычаи своих предков. Но зря выслуживаешься, неверные и тебя не милуют!

Доман в остервенении бил Михаила Всеволодовича, а когда тот затих, выхватил нож и, схватив за волосы, отрезал ему голову. Елдега, указав на неё боярину Фёдору, сказал, что такая же участь постигнет и его, но если он не будет упёртым, как князь, станет вместо него владеть Черниговом. Фёдор, с болью вглядываясь в изуродованное тело своего князя и товарища, собравшись с духом, твёрдо, как и его князь, произнёс: «Не отрекаюсь!». Боярина постигла та же жестокая участь. Доман долго его избивал, а когда Фёдор затих, отрезал ему голову.

Свою смерть князь Михаил Всеволодович Черниговский и боярин Фёдор приняли 20 сентября (по старому стилю) 1246 года, в день памяти святого мученика Евстафия Плакиды, казнённого за свою праведную веру вместе с женой и детьми. [158]

Монголы приказали не трогать растерзанные тела и долго лежали они в чистом поле. Не прикасалось к ним ни степное зверьё, ни птицы небесные, а по ночам дивным образом появлялись над телами мучеников зажженные свечи. Тогда язычники, чтобы не гневить христианского Бога, разрешили забрать останки.

Так сбылось предсказание инокини Ефросиньи, что Андрей привезёт тела убиенных в Орде её отца и наставника в Чернигов. Андрей, когда забирал останки, поклялся, что с почестями похоронит их в Спасо-Преображенском соборе, [159]а черниговцы обязательно узнают о стойкости Михаила Всеволодовича и его верного боярина Фёдора. Как они, отвергнув все татарские уговоры, с молитвою на устах встретили свою смерть.

Стояла глубокая морозная осень. Печальный обоз по волжскому льду выехал из Орды, через несколько дней его встречали в волжском селении Светозар и Ходята — весть о трагических событиях, разыгравшихся в ставке хана Бату, уже давно прибежала к ним. А уже отсюда траурное шествие направилось во Владимир. Здесь князь Борис с ним расстался и ушёл в своё Ростовское княжество.

Тела князя Михаила и боярина Фёдора переложили в новые саркофаги. Установив их на сани, так как уже лежал большой снег, и санный путь устоялся, Андрей, Светозар и Ходята заспешили с сопровождающими в родной Чернигов. А о том, что случилось с ними в пути, мы рассказали в самом начале нашего повествования.

Елдега, довольный расправой с гордыми руськими, изрядно угостил палача хмельным кумысом. Подобострастно приняв щедрое угощение, Доман быстро опьянел, а когда Елдега махнул рукой, чтобы он уходил, попятился на коленях к выходу и неловко зацепил порог шатра. Последствия такой оплошности были суровы: его тут же схватила охрана и отвела в холодную юрту, где он просидел без пищи несколько дней, пока решалась его судьба. А когда его опять привели к Елдеге, он бросился к нему в ноги и слёзно каялся, что неумышленно наступил на порог. Нойон, памятуя его собачью преданность, даровал ему жизнь, но повелел показательно проучить, ибо закон Ясы незыблем. Доману повесили на шею отрезанную голову собаки и побили горящими палками. Едва он пришёл в себя, ему сунули за пазуху несколько лепёшек и выгнали из Орды. Ненастным осенним днём, больной и плохо одетый, он ушёл. А вслед ему кто-то из татар презрительно бросил: «Шелудивая собака пусть сдыхает в степи!».

Тёплым сентябрьским днём в Спасо-Преображенском соборе шла служба. Перед иконой князя Михаила Черниговского и боярина Фёдора горело множество свечей. Среди желающих приложиться к образу стояла средних лет женщина с двумя дочерьми, когда подошла очередь, она, чуть слышно шепча молитву, истово перекрестилась и поцеловала краешек иконы. Её примеру последовали дети.

А когда вышли из церкви, девочки спросили у матери, почему сегодня так много людей и кто изображён на иконе. Ведь два человека на ней — это совсем не Боженька?

Мать, а это была Росава, рассказала дочерям о христианском подвиге черниговского князя Михаила Всеволодовича и боярина Фёдора в стане татар. Поведала подробности злосчастного зимнего дня, о котором не любила вспоминать все прошедшие годы: о встрече с их отцом и о том, что ей предшествовало.