Виталий Топчий - «Не отрекаюсь!»

Светозар подошёл к Ярине и, неуклюже притянув её к себе, поцеловал. Ярина, будто пытаясь вырваться, упёрлась руками в его широкую грудь.

— Да постой же, какой нетерпеливый, дай стол накрыть. Ещё успеется!..

Уже светало. Заслышав крик петуха, Светозар заворочался на полатях, осторожно отвел обнимавшую его руку Ярины и тихонько стал подниматься, боясь потревожить сон подруги. Она же, проснувшись от лёгкого шороха, только горько вздохнула:

— Быстро ноченька пролетела! — и привычно потянулась с полатей. Скоро одевшись, разворошила остывший в печи жар, нашла тлеющий уголёк и зажгла лучину. Жидкий мерцающий свет осветил горенку, отбросил уродливые огромные тени Светозара и Ярины на стены и заколебался на чёрном от сажи потолке.

Они обнялись и горячо прильнули друг к другу.

— Люб ты мне стал с первого взгляда, там, на поле, — сдерживая слезу, покусывая губы, проронила Ярина. — Спасибо тебе, утолил ты мою женскую печаль!

— А не боишься непраздной стать?

— Лучше понести от тебя, чем от лихого татарина. Сколько они наших девок уже перепортили! Не хочу татарчонка под сердцем носить. Пусть мой сынок будет наших кровей.

Светозар шагнул за порог. Ярина кинулась следом, догнав, обвила шею и прильнула своим гибким станом к его ладному телу. Он неловко погладил её волосы, быстро расцеловал лоб, щёки, губы.

— Если вернусь, обязательно тебя разыщу! А сейчас прощай. Пора в лагерь. Иначе могут плохо подумать.

Ярина резко оттолкнула его от себя и перекрестила.

— Прощай! Дай Боже доброго тебе пути и возвращения! Хорошо мне было с тобой, на сердце стало светло и чисто, словно студёной росой омылась. Ну, иди же, иди…

Князь Михаил Всеволодович два месяца [143]добирался до улуса Джучи, кочевавшего на левом берегу Волги. Весной кочевники поднимались на северные пастбища, расположенные у слияния Камы с Волгой, тут расстилались земли Волжской Булгарии. [144]Несчётные татарские табуны, стада и отары паслись здесь на сочных приволжских травах всю тёплую пору года, а с наступлением осени опять откочёвывали в низовья на зимние выпасы. [145]

Когда черниговское посольство проезжало через земли Ростовского княжества, к ним присоединился княжич Борис, [146]внук Михаила Всеволодовича. И всюду, где ступали русичи, им встречались картины страшного запустенья. Многие руськие селенья заросли бурьяном, в иных же едва теплилась жизнь. Между руин и в полях среди высокой ковыльной травы белели людские кости и черепа, угрюмо смотревшие пустыми глазницами в небо. Завидев всадников, нехотя отбегало от них степное зверьё; лениво поднималось в небо и долго кружило, истошно крича, галочье и вороньё.

После полного тревоги пути, когда приходилось опасаться рыскающих повсюду литовцев, [147]зарившихся на лёгкую добычу, впереди заблестели воды великой могучей реки. Обоз князя подошёл к небольшому приграничному посёлку, формально считавшемся руським, — в этом месте предстояло задержаться, прежде чем переправиться через Волгу. Здесь останавливались все руськие князья, спешившие засвидетельствовать свою покорность Бату, и порой застревали надолго, ожидая, когда примет хан.

Монголы были язычниками. Они считали, что существует единое верховное божество, но у него в подчинении находятся божества рангом поменьше. И часто в полемике с христианами о вере, в доказательство своей правоты, показывали сжатый кулак, а потом его разжимали и указывали на растопыренные пальцы. Поясняя: как кулаку подчиняются пальцы, так верховному божеству подчиняется множество других богов. Собственно, религиозное мировоззрение монголов было не чем иным, как слепком их общественного устройства, когда на верху иерархической лестницы стоял верховный хан, которому безраздельно подчинялись другие из ближайшего родственного ему окружения.

Они обожествляли природу: поклонялись солнцу и луне, чтили воду и землю, деревья. В особом почёте был дух огня От (Ут). [148]Кто по неосмотрительности плевал в костёр, перепрыгивал или бросал в него грязные вещи, сам считался нечистым и по закону Ясы [149]подвергался смертной казни. Такая же участь ждала бедолагу, наступившего на порог ханской юрты.

Князю Михаилу не спалось, невнятная тревога нудила сердце. Он долго ворочался с боку на бок, но сон так и не шёл. Слыша, как ворочается князь, боярин Фёдор тоже не мог уснуть, а только неслышно вздыхал и тихо молился. Наконец князь встал, глянул на притворившегося спящим Фёдора и, накинув на плечи корзно, вышел на свежий воздух.

Вызвездило. Мириады больших и мелких звёзд дрожали высоко в небе. Вот одна сорвалась и, оставляя за собой узкий огненный след, вспорола небесную темь. А на исходе своего лёта ярко вспыхнула и сгорела. Через мгновенье вереницы причудливых огненных всполохов осветили северо-восток небосклона. За долгую свою жизнь князю не раз приходилось видеть буйство огня в ночном небе. В такие минуты ему всегда думалось, что даже на небесах нет покоя, даже там есть недовольные своей участью. Там идёт постоянная борьба добра со злом.

Вспыхивающие в ночном небе звезды представлялись ему душами падших ангелов, которые слишком о себе возомнили и начали роптать на Всевышнего. Мол, они тоже участвовали в сотворении Мира, а потому стали настойчиво требовать себе привилегий. Грех роптать на того, кто даёт тебе кров и пищу. Кто высоко возносится, нередко низко падает (князь знал много примеров тому), они были жестоко посрамлены и в страхе бежали, но укрыться от длани Всевышнего не смогли. И вот теперь пылают в небесах, сгорают от Его праведного гнева.

Как-то, глядя на звездопад, князь со злорадством подумал: ишь, захотели уравняться в правах с Ним. А равенства, как и справедливости, ведь нет и никогда не было. Нет правды на небесах и на земле! Сочувствовать сирым и убогим, подавать им милостыню — это одно. Делать это нужно из сострадания, чтобы не озлоблять забитые нуждой сердца. Это по Божьей заповеди. Но каждый в этом мире должен знать своё место. Кому шесток, а кому теремок, что у кого на роду написано. Так было испокон веков и так будет до их скончания. А если на твоё кровное посягают даже близкие, отстаивать его нужно с мечом в руках.

Но звездопад утихал, вместе с ним проходили и раздумья о сумятице на небесах. Да и стоило ли о ней думать, когда тут, на земле, своих неурядиц хватало. Насущные проблемы, насквозь пронизанные звоном мечей и пением стрел, казались князю более существенными.

Глядя на ночную феерию, князь Михаил тяжко вздохнул. И ему опять вспомнилась Калка. Вот также тогда полыхало на востоке небо, предрекая русичам трагедию. Тогда они с шурином Даниилом еле унесли ноги с этой Богом проклятой речки. Михаил Всеволодович перекрестился и молитвенно произнёс: