Кирилл Богданович - Люди Красного Яра [Сказы про сибирского казака Афоньку]

— Ну ин быть по-твоему, — молвил Афонька, а сам подумал: «Что же это, неможно мне быть каждодневно караульщиком при тебе. А одну оставлять — и впрямь бесчестье учинить могут. Не уследишь».

Легла Айша в своем углу. Афонька около порога. Душно в избенке, жарко. Пить Афоньке захотелось. Только стал подниматься, Айша вскинулась: испугалась ли, что уйдет? Махнул Афонька рукой, снова лег.

Ворочался Афонька с боку на бок. Долго ворочался. Наконец дрема одолевать все же стала. Но только он на сон, слышит — теребит его кто-то. Моисейка? И вздрогнул: Айша то. Припала к нему под бок и шепчет чего-то. А чего, не поймет сразу Афонька. Только и разобрал: Афоня да Афоня.

— Чо ты, девка, вскинулась? — спрашивает и отодвигается, чтобы подняться. Но Айша еще теснее к нему прижалась, шею руками обвила, лицом в грудь уткнулась. Жарко Афоньке стало. Дышать трудно.

— Афоня-люба, — бормочет Айша по-русски. И где только выучилась! — Айша твой баба быть хочет.

— Айша! — обрадовался Афонька. Айшу схватил, прижал к себе, притиснул. — Ах ты, Айша!

Поутру проснувшись, видит Афонька: Айша супротив него сидит, ноги калачиком по-своему подогнула и на него глядит. Приметила, что Афонька ото сна отошел, лицо ладошками прикрыла, застыдилась, но сквозь пальцы на Афоньку смотрит — как он? Афонька протянул руку к Айше: иди, мол. Припала та к нему, ластится.

— Ладно, Айша, коли хочешь, будем вместе жить. Я согласный.

Айша поняла, в ладоши хлопает, вскочила, ухватила Моисейку сонного и опять к Афоньке. И вдруг — бух пред ним ниц и челом об пол стукает.

— Ладно, Айша, ладно. Подымись и об пол не стукайся. Не по-нашему это. В местях все будем. — И подумал: «А чо еще надо, вот и жена. Моисейке мать. И еще детишки будут. И не изобидит теперь никто».

Охватил одной рукой Афонька Айшу, другой Моисейку, смотрит, как в оконце солнце заглядывает, и тихо на сердце у него стало, вольготно так, хорошо.

И зажил Афонька с Айшей. А чего тут? Многие иные с бабами иноземными живут. Атаман Дементий Злобин и десятник Роман Яковлев смотрели на то так: твое дело, Афонька, с кем жить, кого себе брать. Знай службу неси исправно, а там хоть с медведицей живи.

— Но через несколько дён, с десять так, с двадцать, поп к Афоньке приволокся. И стал его корить: «Ты-де в блуде живешь, во грехе, срамник-де ты».

— Какой, отче, блуд? — изумился Афонька. — Она же как жена мне.

Вскинулся на него поп.

— Блудница она — не жена честная. Жена — это когда венчанная. А то што — срам один.

— Ну так повенчай.

— Не богохульствуй, еретик! Да как я тебя с басурманкой повенчаю? Анафеме я тебя за такое кощунство и глумление над святой верой православной предам, — и пошел, и пошел. Грозит Афоньке и судом божьим, и геенной огненной.

— Да ты стой, отче, спокойся, — тихомирит его Афонька. — Ну крести ее, приведи в веру христианскую. Хоть сейчас.

— Сейчас? Како я сейчас требу справлю без облачения, без требника, без всего обихода, что по обряду святого крещения надобно?!

— Ну, стало быть, завтра. Чтобы мне во грехе боле не жить. Давай уж не мешкай! — заулыбался Афонька.

— Быть посему. Завтра так завтра. Веди ее на Качу-речку. Там обряд совершу.

Назавтра повел Афонька Айшу на Качу, растолковав ей как мог, для чего это потребно.

Пришел поп с дьяконом и с прислужниками, облачился в свой доспех поповский. Айша, притихшая, скинула верхнее платье по велению попа, осталась в исподнем.

— В воду лезь, — велит поп Айше. Полезла. Забрела по колено.

— Ладно, будет. Боле не ходи, — говорит поп. Простер над Айшей руки:

— Крестится раба божия… А как наречем-то ее? — спохватился поп. — Имя какое дать христианское?

— Не знай я, — растерялся Афонька. — Айша ее звать. А я дома Маша кличу.

— Вот и ладно. Пусть и будет Марией в пресветлую память нашей заступницы всеблагой, пресвятой девы Марии.

А через неделю обвенчал поп Афоньку и новокрещеную Марию в острожной церквушке.

Так женился Афонька, конной сотни казак Красноярского острогу.

фонька выскочил из избы и остановился, глаза руками прикрыл. За ночь пал снег большой, и сейчас глядеть после теми избяной нельзя было: глазам больно. А небо чистое-чистое, синее. А солнце лучистое ровно весной, хотя и ноябрь на дворе стоял. Снег горел искрами цветными. Крикнув в избу, что идет на «туру» — как его жена острог называла, Афонька зашагал к воротной башне.

За посадом ребятишки и недоросли казацкие что-то на снегу ладили. Комья большие катали и в кучу сволакивали. Гору, что ли, затеяли наладить, на салазках кататься? Мало им берегов крутых, что к Каче вели.

На остроге Афонька подошел к избе своего десятка, где ране холостым жил. Ухватил снегу, слепил ком добрый и, приоткрыв дверь, метнул ком в избу. В избе зашумели:

— Балуй, балуй. Вот выскочим — намнем бока.

Засмеялся Афонька, снегу подкинул и, коль никто не вышел, заглянул в избу. Увидав Афоньку, казаки зашумели: «А, пришел-де женатик, подь к нам».

В избе у них налаживались в зернь [42] Зернь — азартная игра в кости. играть. Афоньке нелюба та игра была. Да и от воеводы заповедано было в зернь играть, потому как иные казаки бывало годовые полные оклады свои проигрывали и ходили потом голодные, меж своих же побираючись. А кому такое нужно-то? Афонька помотал головой — не пойду, дескать, и прикрыл дверь.

Огляделся. По воскресному дню в остроге было людно. Казаки, от служб свободные, ходили от избы к избе, кидались снежками.

Заутреню Афонька проспал, до обедни еще далеко было. Постояв малое время, Афонька решил пойти на посад к ссыльному иноземцу, немцу свейскому [43] Немцами называли тогда всех иностранцев. Свейский — шведский. В Сибири было много иностранцев: поляков, шведов, немцев и других, попавших в плен во время разных войн. , который разное занятное про заморские страны рассказывал. Бывал он, тот Иван Трускоттов, до того как в русский плен попал, во фряжской земле, и в аглицкой, и в грецкой. Сейчас Иван Трускоттов был приписан к Красноярскому острогу и нес службы разные, но больше по ремеслу кузнечному работал. Умел много что делать, излаживал хитрые замки на сундуки и укладки, чинил пищали, куяки, кольчуги, излаживал ножи добрые, бердыши, копейные наконечники.

Афонька вышел на посад. У одной избы пляс шел: несколько мужиков посадских и казаков друг перед дружкой коленца выламывали, хмельные уже были. Завидев Афоньку, стали его к себе в круг звать.