Кирилл Богданович - Люди Красного Яра [Сказы про сибирского казака Афоньку]

— Ишь, чо удумал… Коровы! Во, дурень какой! — кричал он на Мишку, который растирал багровое, опухлое от Афонькиной руки ухо. — Ты имя еще, девкам этим, спасибо скажешь, что не знаючи ничего и не ведаючи, за кем им в замужестве век вековать, к таким вот охальникам и охломонам в жены добром идут. Эх ты, паря!..

— Не так у нас женитьба-то творится, — бурчал Мишка. — Сватов засылают к той, какая полюбится. Али так, с родителями ейными по давнему сговору.

— У кого у вас? Вот тут ты мужик и есть. То хорошо у пашенных людей. Да и то в старожилой деревни, где сыздавна все живут и всяк всякого знает. И у нас сватов засылают, у кого девки на выданье есть, и чин, и обряд приличный блюдут, как у дедов-отцов велося. Да не всегда досуг-то у нас обряды соблюдать. И девок незамужних не хватает у нас. Эх ты, паря… — еще раз сказал Афонька. — Иди-ка ты до десятской избы, тошно мне на тебя глядеть. Я вот вдругорядь когда женился, как первая моя жена Айша у меня померла, так вот и взял за себя из привозных невест жену. И ничо, нет у меня обид на бабу мою. Тихая, не поперечная, работящая, приветливая да улыбчивая. И песни хорошо поет.

Афонька заулыбался и глядел куда-то вдаль, поверх Мишкиной головы.

Мишка косился на своего десятника. Ишь ты, суров завсегда и строг, а тут вот как, — распушился, и не признаешь сразу, что десятник это Афонька Мосеев…

— А слыхал я, казаки бают, из этих женок разбойные есть, — вдруг сказал Мишка.

— Как это — разбойные? — удивился Афонька. — Чо, мелешь-то?

— Да так. Сказывали, что вот так-то привезли невест, за казаков поотдавали, а они в ночь-то, значит, топорами и зарубили их. Мужей, стало быть, своих. Вот.

— Слыхивал и я те сказки, — ответил Афонька. — Одно тебе отвечу на это. Зазря не порешили бы бабы живота мужьев своих. Видать, чем изобидели их крепко казаки, которых они в топоры взяли. Баба, если к ней с добром и правдой — завсегда ласкова бывает. Так-то…

Невест привезли в острог на большом карбазе.

Первыми, как водится, приметили карбаз ребятишки. От крика и шума, который они подняли на весь остроги посад, повыбегали на берег: и холостые, и женатые, и бабы, и девки. Глядели, гомонили, стоя у Енисея. А карбаз, грузно осевший в воде, в шесть пар весел шел не спеша и величаво. Колыхался по Енисею пестрым цветным островом плавучим.

В глазах казаков зарябило, когда они глядели на подходивший карбаз. Красные и синие, зеленые и желтые, узорчатые и рисунчатые платы, сарафаны, душегреи, летники, паневы пестрели, ровно цветы в летнюю пору на таежных еланях. За карбазом шло два невеликих дощаника с казаками, что везли невест.

Во все глаза глядели с берега на карбаз, переговаривались. Особенно старались молодые казаки, среди которых было много озорников.

— Едут, стало быть, девки-то!..

— А то!.. Эвон, сколько их…

— И видать — молодые, девки-то. Молодые!

— За дорогу, поди-ка, перещупали девок всех, — указывал один на дюжих казаков, выгребавших карбаз встречь воды.

— Ну да. Перещупаешь таких вот, — и другой ткнул пальцем в двух рослых баб, сидевших в гребях вместе с казаками. — Такая как даст раза…

— А все одно — подпортили… Эки хари в гребях сидят. Им доверь, что козлу капусту.

— Цыц вы, бесстыжие! — увещевали бабы. — Не все, поди-ка, на один салтык с вами скроены.

— А ну хоть и перещупали. Ну и чо! — выкрикнул один из молодых казаков. — Не убыло с них от того…

— Тьфу на тебя, срамник!..

— Да ты чо, тетка Пелагея, плюешься-то? Рази я чо не так молвил? Ведь так оно и есть…

— Уйди с глаз, окаянный…

А суда уже близко подошли к берегу и уже можно было различить лица девок и молодых баб, мостившихся в карбазе среди разной рухляди, как птицы в большом гнезде. Одни из них перемолвлялись о чем-то меж собой, другие смело и бойко глядели на казаков, толпившихся на берегу, и задорно отвечали на их озорные речи, иные же сидели тихо, съежившись и не поднимали опущенных голов.

— Эй, невестушки любезны! Долгонько же мы вас ожидаем, — кричали с берега.

— Ничо, милы женишки, недолго теперь вам осталось, — неслось с карбаза от бойких бабенок.

— А ну, гребцы, живей шевелите гребями!

— Правь быстрей к пристанищу…

— Давай, давай, жива-а!..

И когда от карбаза до берега оставалось всего несколько аршин, молодые казаки, — видать, промеж них так уговорено было, — гогоча на разные голоса, со свистом и гиком, кинулись в Енисей, — кто по пояс, а кто и глубже войдя в воду, — подхватили грузное судно в несколько десятков крепких рук и вытянули его на берег.

Девки и бабы, сидевшие в карбазе, всполошились, завизжали…

— Мамынька!.. — заголосила одна, ухватившись за подружек.

— Ратуйте, люди добрые! — отозвалась и другая.

— Утопите, язви вас, ироды! — кричала третья и била казаков по плечам и спинам крепкими кулаками.

Карбаз кренился с боку на бок, и вода захлестывала в него.

— Ах, ах, ах!..

— Ничо, девки, не пужайтесь. Дале дна не денетесь никуда, — прокричал какой-то из озорников.

И только карбаз очутился на берегу, кинулись выхватывать из него девок. Те переполошились еще больше. Одни испугались не на шутку — лезли к ним казаки нахально, хватали за что попало — и только визжали. Другие отпихивали от себя казаков. А одна из молодых баб так приветила ухватившего ее за груди казака, что тот отлетел в сторону.

— Не лапай! Молод еще, — зло сказала она, выбираясь проворно на берег из карбаза.

— Да он хотел титьку пососать, сосунок еще, — добавила другая, выпрыгивая вслед за ней, и обе, видя, что казак собирается кинуться на них, ухватили с берега добрые камни:

— Только тронь, кобель! — крикнула одна из них и подняла руку с камнем.

— Эй, охальники! Оставьте девок! Воевода идет… — раздался строгий голос.

Казаки враз поотступали от девок и дали место воеводскому наряду, за которым шествовал и сам воевода.

Воевода был гневен и сердит. Он велел девкам, чтобы перестали визжать попусту, забирали пожитки свои немудреные с карбаза и шли в острог, где для них на первые дни жилье будет. В охрану от охальников отправил воевода с ними свой наряд, а сам с приказными остался у карбаза — принимать от енисейского пятидесятника, привезшего девок, поименную опись девкам и бабам.

Разобравши из карбаза свои узлы, коробья и котомки, невесты пошли оробелым табунком, прижимаясь одна к другой и с опаской поглядывая на идущих следом за ними казаков, острожных баб, мужиков, ребятишек.

Некоторые из казаков, приметив, что воеводы нет, забегали наперед и оглядывали баб. А те молча, склонив головы, — и боязно и соромно было даже самым бывалым и бойким из них на сплошных мужичьих глазах находиться сейчас, — шли по каменистому берегу к тропке, что вела на высокий угор, на котором высились острожные стены. Но нет-нет, да и вскинет которая из них голову, глянет быстро на казаков и опять очи опустит. А взглянет — ровно ожжет того, кто с ней взглядом встретился.