Кирилл Богданович - Люди Красного Яра [Сказы про сибирского казака Афоньку]

— Ну так чо?

— А то. Дума твоя должна была не витать на сторону на опричное от государевой службы, от того витания и служба не так шла…

— Ну уж ты скажешь, — вскричал Афонька. — Экое пустое слово молвил!

— То не я такое слово молвил, — угрюмо отозвался Злобин. — То от воеводы мне говорено было. И дале я тебе скажу. Вот улус ты наискал, помнишь ли, в Канской землице? Ага! Помнишь. И не довел до воеводы. Пожалел тех мужиков улусных. А Савостька-то опосля тебя их же наискал и не пожалел: и объясачил, и к государевой руке привел. От твоего-то жаленья ущерб в ясачном сборе учинился, а? А у Савостьки — прибыль в соболиной государевой казне! Вот оно как, Афонька. И опричь того, дерзок ты бываешь на слова перед воеводой, да и передо мной. Не знаешь ли того за собой?

— Дерзок-то я не бываю, Дементий. Уж коль на неправду когда зайдет — уж тогда я слово поперек молвлю.

— А! На неправду! А Самсонов и в таком разе смолчит, а как велено, так без прекословья и сполнит. А ты всегда поперечничаешь, чертов ты детинушка, Афонька!

И тут атаман Дементий Злобин облапил Афоньку и, прижав его к своей широченной груди, заплакал ровно дите малое.

— Господь с тобой, Дементий! — испугался даже Афонька. — Да ты чо! А ну давай до постели пойдем, совсем ты, братушка, спьянел.

Он силился поднять Злобина, но тот был так тяжел, что Афонька еле-еле оторвал его от лавки.

— Эй, кто есть в доме! Идите сюда! — вскричал Афонька. Но тут Дементий Злобин, оттолкнувши Афоньку, сел прямо на лавке, отер широкими ладонями лице и тихо сказал:

— Не надо, Афанасей. Не призывай никого. Не спьянел я так, чтоб меня до постели волочь. Вот ты меня спросил, я тебе ответил — жалостлив ты до людей, отсюда и беда твоя. Умелый ты, ловкий на разные дела, не хуже Самсонова, а вот жесточи в тебе должной нет. Вот. Тут и считай — где какая мера ровной службе. Мера та от человека идет. Самсонов-то татарчонка кинутого с собой имать не станет… Вот. И то все ведомо и воеводам, и другим, кои вести подают на Москву, кому чо за службы государевы положить: кому чин большой, кому так, кое-чо в прибавку. Так-то, друже Афанасей, — закончил совсем трезвым голосом Злобин.

— А ты как, Дементий? Жесток ли ты до людей ай нет? Я тебя в детях боярских не вижу, а ведь ты и суров, и…

— Замолчь! — взревел вдруг во всю глотку Злобин. — С кем меня равняешь? Ай не знаешь, какая моя служба? У, дурень! Дети боярские! Да… На хрен мне почесть та. Дети-то боярские, они чо? Сладко жрут, да..! А дело-то все, вся справа государева, вся служба — все через нас вершится, через служилых. Молчи, молчи, Афонька, — кричал Злобин.

Афонька, изумленный тем, что услышал, смотрел на Злобина.

— Не гляди так на меня, десятник. Вот ко мне вечор к концу дня Севостьян заявился и начал мне указы давать. И тако он мне бакулы творил, тако брусил, что велел я ему вон идти подобру-поздорову. А он мне в ответ такое: я-де сын боярский, а ты мне невежливо ответствуешь. Я на тебя челом воеводе ударю. И я ему матерно ответил, и с тем он ушел. Эх, Афонька! Ты мужик всех статей мужик, а вот того, чо есть в Савостьке, — нет того у тебя и не будет. Вот. Но ты о том не жалей. Лучше тебе такому быть — вот так.

— А ты как, Дементий Андреевич? — тихо спросил Афонька, многое понявший из речей Злобина.

— Я? — ответил хмуро Злобин. Он замолк и сел на лавку, хмель вдруг сразу навалился на него.

— Судьи дети! — взревел он и грохнул кулачищем по столешнице.

— Окстись, Дементий Андреевич, — кинулся к нему Афонька, Но атаман Злобин крепко и непробудно спал уже, опрокинувшись на стол. Теперь его можно было брать и как мешок тащить на постель.

Афонька крикнул людей. Те вышли из закутьев.

— Возьмите его, снесите в постелю, — велел Афонька.

Домашние стали крутиться около Дементия. В это время дверь распахнулась и в горницу взошел сын боярский Севостьян Самсонов.

— Атамана мне надобно, конные сотни, Дементия Злобина, — выговорил он, глядючи на беспамятного Злобина, которого двое мужиков злобинских вытаскивали из-за стола. — До воеводы его кличут…

— Здоров будь, Севостьян, — подошел к нему Афонька.

Самсонов покосился на него, но все ж пробурчал:

— Будь и ты здрав! Чо, вместе пили-то?

— Порознь! — ответил зло Афонька. — Всяк свое, в своею меру.

— Видать, велика мера была у Злобина-атамана. Придется мне до воеводы довести — мол, при опасном деле не в меру свою пьян атаман конной сотни…

— Эко молвил, — сказал Афонька, приближаясь к Самсонову. — Да рази это так? Занедюжил атаман Злобин.

— Видать, как занедюжил, — отозвался без улыбки Самсонов.

Он повернулся, чтоб уйти, но Афонька встал перед ним, раскинув руки. Голова Афонькина достигала Самсоновского подбородья, и тот мог бы, ровно щенка, отшвырнуть Афоньку, но остановился.

— Чего тебе? — без всякой приязни спросил Самсонов.

— Того, — ответил Афонька, — не вздумай на атамана чо молвить. Хворый он, понял? А мне наказ дал — за него дела вершить, покеда не оклемается.

Самсонов шевельнулся, чтоб идти, и грудью уперся в Афоньку, который ни на пядь не отступил от него.

— Ты меня знаешь, Севостьян, — зло глядя в пустые серые Савостькины глаза, молвил Афонька. — Я ведь…

И Афонька вдруг так зло и сильно ударил плечом в грудь Савостьку, что тот отпрянул от него шага на два-три.

Он хотел было кинуться на Афоньку, но вдруг тяжело вздохнул, провел руками по лицу, будто смахивая что с него, и сказал:

— Велено от воеводы седни ввечеру выслать на ночь конных десятка с три на разные стороны от острога. А тех конных под мое начало прислать с десятниками.

— Добро, Севостьян. То будет сполнено. Жди под вечер конных казаков на Соборной площади.

Самсонов шумно выдохнул и, ни на кого не глядя, вышел из горницы. Афонька же, велев снести Злобина в постелю и если тот вскорости очнется, сказать о том ему, Афоньке, пошел в сотню вести речи с десятниками о приборе людей на ночной дозор, как то велел сын боярский Севостьян Самсонов.

есятника конной сотни Афоньку велено было посадить в острожную тюрьму. А велено потому, как супротивничал и поперечничал новому атаману, молодому Михаилу Злобину, который заступил место старого атамана, отца своего, Дементия Злобина.

По младости лет и по дурости новый атаман чинил многие задоры с казаками и заносился сверх меры перед ними. Не в отца пошел. Тот-то умел со служилыми людьми ладить. А этот, Михаил…