Нелли Савенкова - Самоборец

— Слушайте! — кричали татары. — Доколе у нас было царство, мы умирали за царя. Теперь Казань ваша! Отдаем вам и царя, живого!.. Везите его к Ивану своему!

Князь Воротынский послал гонца к царю, велев сказать:

— Радуйся, благочестивый государь! Твоим мужеством и счастием победа свершилась. Казань наша! Царь ее в твоих руках. Народ истреблен иль пленен, несметные богатства собраны. Чего велишь, государь?

Иван, не задумываясь, ответил:

— Славить Всевышнего! — и велел петь молебен.

Скоро князь Палецкий подвел к царю Едигера. Иван посмотрел на казанского властителя сочувственно, воскликнув:

— Несчастный! Разве ты не ведал о могуществе Руси и лукавстве казанцев? Теперь ты в моих руках, я волен казнить тебя или миловать…

Едигер упал на колени, Иван милостиво простил его.

Сергей, отдохнув, поднялся, оглядел улицу и сказал товарищам:

— Надобно выбираться отсюда. Больно тихо… А ну, как наши войска Казань оставили?

Друзья поспешили к воротам, по мере приближения к которым улицы на глазах оживали: толпы русичей, плененных когда-то и проживших годы в неволе, ликуя, приветствовали царя-освободителя. Никитин скользнул взглядом по толпе и вдруг среди освобожденных пленников увидел знакомое лицо. Решил, что ему приблазнилось: слишком долго думал он о Марьяне и желал встретить ее. Но с затаенной надеждой еще раз поглядел в ту сторону — и всколыхнулась душа: Марьяна, как есть она!

Сергей бросился к давно потерянной суженой, отталкивая всех, кто был на пути, боясь, что видение исчезнет. Подскочил, ни слова не говоря, обнял. Марьяна испуганно рванулась было, но, узнав Сергея и не веря своим глазам, застонала, накрепко прижалась к нему. Вокруг сновали люди, задевали их, говорили, кричали, смеялись. Они не видели никого, будто одни во всем свете остались.

— Я и не ведала, что ты тоже в полон попал да что в Казани…

— Нет-нет, Марьянушка! Никто меня не пленил. Сам я сюда добрался давеча. Прямо из Усолья!

— Усолье наше?.. Я думала, ничегошеньки от него не осталось.

— Стоит Усолье, чего ему сделается. Отстроили наново, и варницы, и церкви, и дворы — ого-го какие! Пуще прежнего Усолье расцвело. Увидишь — не узнаешь.

Оживилась Марьяна, счастливо заулыбалась, сглатывая слезы радости.

— И матушка?.. Батюшка?..

— Померла тетка Акулина, — помрачнел Сергей.

— Татары убили?

— Не так давно померла, от старости. До самой смертушки людей пользовала. Уж плохо видела, по духовитости травы различала, отвары готовила. Так и померла со ступкой в руках. О тебе до последнего часа помнила. Судьбу твою оплакивала, горевала… А Фому — да, татары убили. Когда приехал я в разоренное Усолье, многих убитыми увидал… Фома близ вашего двора лежал, саблей порубленный. Видно, сражался отчаянно. Там возле него татарин с вилами в груди лежал. По всему, Фома его проткнул. И свою смерть тут же встретил. Акулина сама глаза ему закрыла. Похоронила в общей могиле со всеми убитыми… — Он помолчал, вспоминая горестные дни. — А я своего отца и не сыскал. От него лишь пепел остался: в варнице он сгорел. Совсем сгорел, — мрачно повторил Сергей.

Марьяна ласково погладила его опущенную голову. И вдруг, несмотря на печальные вести, ощутила в душе небывалое ликование. Вот он, Сергей, ее давний суженый. Стоят они посередь казанской улицы спустя столько лет после разлуки. Это ли не чудо чудное? Свел их Господь, и дальше будет только хорошее.

— Марьянушка, поедем в Усолье?

— Конечно, поедем, Сергей. Обязательно поедем! Я с тобой хоть на самый край света полечу, а уж домой возвернуться — с превеликой радостью.

Вдруг Марьяна почуяла, что кто-то тянет ее за подол. Она опомнилась, оторвалась от Сергея, взяла сына за руку. У Никитина похолодело в груди. Марьяна понимающе взглянула на него.

— Слишком долго ты шел за мною… Вот… сын мой… Сергей наклонился к мальчонке, обнял его за плечи.

— Как тебя зовут, малец?

— Алейкою, дядька, — бойко ответил тот.

— Во как! Ты по-русски говоришь? — удивился Сергей.

— Говорю. Мамка учила. Я еще много чего знаю. Хочешь, тебя научу? — уставился на него угольками глаз мальчуган.

Марьяна сквозь слезы смотрела на русоволосого Сергея и черноголового, как смоль, сына. Видит Бог, не она виновата в том, что Сергей не муж ее и Алейка не его сын. Все бы отдала, чтобы повернуть время вспять. Да разве воротишь то, что минуло?

Сергей решительно пообещал:

— Отныне я тебя никуда не отпущу. Домой поедем. Так, Алейка?

— Так, дядька, — подал мальчик ему руку.

Велев очистить в Казани улицу, ведущую ко дворцу, государь въехал в город со своими воеводами, дворянами и дружиною. Его встретили освобожденные русские пленники: они падали на колени, радостно кричали, приветствуя могущественного государя. Иван, гордо вскинув голову, улыбался, принимая славословия со всех сторон. Вдруг он замер и удивленно указал Владимиру Старицкому на одну из освобожденных пленниц.

— Гляди-ка, Владимир Андреевич, Наталья Лыкова! Как она-то в Казани очутилась?

— Что ты, государь! — возразил ему Старицкий. — Наталья Михайловна давно уже женою князя Хилкова стала. На Москве она, можешь самого Хилкова и спросить. Это другая…

— Да ты погляди, как схожа-то! — перебил Иван.

— Схожа, — подтвердил князь, вглядевшись, и поторопил: — Надобно ехать, государь, заминка вышла. Тебя ждут.

— Да-да, — согласился Иван.

Еще раз взглянув на пленницу, он увидел, как ее обхватил какой-то дюжий молодец. Хотел было царь вмешаться, защитить девицу, да она сама на шею дюжему кинулась.

— Постой-ка, а этого молодца я тоже знаю. То ж усолец, который просил войско для защиты своей слободы. Знать, он тоже воевал? Храбрец!.. Позови его ко мне после торжества, Владимир Андреевич, — приказал царь.

Мешкать дальше было нельзя, и государь поспешил во дворец, где торжественно принял утварь царскую, возгласив:

— Теперь я царь Казанский!

После того Иван Васильевич обратился к своим полкам:

— Воины мужественные! Бояре, воеводы, советники! В сей день, страдая за имя Божие, за веру, вы обрели славу великую! Вы достойные потомки воинов, кои с великим князем Димитрием Донским сокрушили Мамая! Чем могу воздать вам, живым?.. Вы, кровью обагренные, все храбрые, кого вижу пред собою! Внимайте и верьте моему слову любить и жаловать вас до конца дней моих! А вы, любезнейшие воины, на поле чести павшие, вы уже сияете в венцах небесных! Это дело Божие — славить вас во веки веков.

Войско ответило царю многогласными криками радости.

На другой день усольцы, помывшись и кое-как почистив да подлатав одежду, отправились на поиски государя. Но это оказалось непростым делом: шатры в стане были свернуты, знакомых воинов не видно. Отчаявшись, бродили солевары по казанским улицам. Вдруг Сергей, завидев князя Старицкого, с радостным воплем устремился вперед. Владимир Андреевич с сомнением поглядел на усольца, да, вспомнив, что царь милостиво говорил с ним и давеча приказывал привести его, ответил: