Илья Дроканов - Броня Балтики [litres]

В его служебном кабинете раздался телефонный звонок. Военный комендант железнодорожного узла Ревеля известил полковника, что начальник литерного санитарного поезда, который остановился на краткую стоянку на путях у вокзала, просит его подойти к поезду для получения информации. У Ильи Ивановича кольнуло сердце: что-то случилось с Машенькой, дочкой. Только она могла ехать санитарным поездом. Он сел в автомобиль и примчался к вокзалу, пробежал через пассажирский перрон, а потом долго плутал в лабиринтах рельсов, разыскивая нужный эшелон.

Вагонов и платформ на путях стояло множество, приходилось, согнувшись в три погибели, подныривать под них, а то и карабкаться по отвесным лесенкам, переходя через открытые площадки. Элегантные лайковые перчатки стали грязными, как рукавицы грузчика. Наконец санитарный поезд с красными крестами на зеленых вагонах оказался именно тем, который Стрельцов искал. Вдоль эшелона шли и беседовали двое военных медиков в шинелях и белых врачебных шапочках. К ним он и обратился:

– Здравствуйте, господа! Я Стрельцов, меня вызвали по телефону к этому санитарному поезду. Не могли бы вы прояснить мне ситуацию?

Врачи остановились и поздоровались, один из них представился:

– Слатвицкий, начальник сорок седьмого эвакопоезда Северного фронта. Я действительно разыскивал вас, господин Стрельцов. Об этом меня просила ваша дочь, Мария Ильинична, старшая хирургическая сестра поезда. Она сейчас в штабном вагоне. Вон в том, около которого стоят люди. Вы можете поговорить с дочерью, только недолго: мы скоро отправляемся в Петроград.

– Как это скоро отправляетесь? – удивленный Стрельцов не мог понять, почему он не может остаться с дочкой хотя бы до вечера. – Мы же не виделись с ней больше года! Отпустите ее со мной, завтра в первой половине дня она будет в Петрограде, слово офицера…

– Вы уж простите великодушно, господин Стрельцов, – как-то по-штатски сказал Слатвицкий. – У нас в санитарном поезде дисциплина строже, чем в ином боевом полку будет. Не могу я пойти вам навстречу и отпустить вашу дочь. Она ведь при раненых, им помощь требуется. А коли нас вместо Петрограда на Псков отправят, такое нередко бывает? Где мы тогда с Марией Ильиничной повстречаемся? Порядки сейчас строгие, военные. Беды потом с ней не оберемся. Да вы бы, господин Стрельцов, поскорее шли к вагону, если поговорить с дочкой желаете.

В этот момент Илья Иванович услышал за спиной родной голос:

– Папа! Папочка!

Он обернулся, расставил руки и закружил, как в детстве, упавшую в объятия дочь.

– Папочка, отпусти, неудобно: раненые вокруг во все окна за нами смотрят…

– Пусть посмотрят, не каждый день сестра милосердия Стрельцова с отцом-офицером встречается на войне. К тому же положительные эмоции очень полезны для выздоровления раненых, – добавил Илья Иванович, но опустил-таки Машу на землю.

Они замолчали, глядя друг на друга. Илья Иванович поразился, как изменилась дочь: начинала работать в госпитале, почти девчонкой была. Сейчас перед ним стояла взрослая женщина с усталым лицом, тенями под глазами и первыми морщинками на лбу. А ведь Маше только двадцать первый год пошел. Много горя она через себя пропускает, и страдания людские видит, и смертушку, которая за ранеными по пятам ходит.

– Папа, ну что же ты молчишь? Я так рада тебя видеть! А главное – мое желание сбылось. Я загадала, поедем в Ревель, обязательно с тобой встречусь. Заранее начальника поезда попросила, чтобы он тебя нашел через военного коменданта.

– Какая же ты умница, Машенька! Все знаешь, все понимаешь. Вижу, что устаешь ты на службе сильно. На фронт-то еще хочешь попасть? Помнишь, ты мне в прошлом году рассказывала…

– Не хочу, папа, никуда не хочу. Теперь только домой. Приедем в Питер, буду просить, чтобы меня вернули в госпиталь. Год уже катаюсь на поездах. Тяжело стало.

– Маша, я твоего начальника уговаривал, чтобы он тебя до вечера ко мне отпустил. А я бы тебя завтра утром на корабле в Петроград отправил, быстро бы добралась. Побыстрее, чем на поезде.

– Ой, папочка, что ты, нам строго запрещено отлучаться из эшелона. Такие требования к медицинскому персоналу. И за ранеными я должна ухаживать…

– Вот и Слатвицкий ваш мне так же объяснил. Жалко! Посидели бы вечерок, поговорили. Когда еще свидимся?

– Пап, да ты в Петроград приезжай, там и встретимся. Думаю, что меня все же отпустят с поезда. В госпиталях тоже нужен знающий медицинский персонал с фронтовым опытом. Так что в нашей квартире на Садовой и посидим вместе.

– Я там год назад был. Ты уже с поездом уехала.

– А я всего дважды заскакивала ненадолго, раз летом, да вот недавно, перед этим рейсом. Письма твои находила, отвечала на них второпях. Да что все обо мне, ты-то как?

– Ничего, Машуль, жив-здоров, как видишь. Служу.

Возле эшелона раздались громкие крики:

– По вагонам! Эшелон отправляется!

Стрельцов возмутился:

– Что и все, уезжаете?!

Дочка чмокнула его в щеку и шепнула:

– Ну, не сердись, папочка. Надо ехать.

Паровоз дернул, вагоны загрохотали сцепками. Маша быстро пошла к ближайшей подножке, но обернулась и прокричала:

– Ой, пап! Главное-то забыла сказать! У Аннушки в Москве в прошлом месяце сынок родился. Так что у тебя внучок растет, Егоркой зовут! Ты напиши Ане…

Илья Иванович застыл как вкопанный. Он смотрел, как Машеньку подсадили в вагон, махал рукой, что-то кричал вслед уходящему поезду, а тем временем думал о том, что на свете теперь живет маленький человек, Егор. Внук полковника Стрельцова. «Надо же! Срочно напишу Аннушке письмо. Как хорошо было бы в Москву в отпуск к ней съездить, они с мужем на Молчановке квартируют, рядом с домом, где, говорят, бабушка Лермонтова жила…»

Стрельцов перевернул листок календаря: было утро 26 октября 1916 года. Все рабочие бумаги со стола были убраны в сейф. Он ждал Ренгартена, который с минуты на минуту обещал подъехать в разведотделение. Да, капитана 2-го ранга Ивана Ивановича Ренгартена, но уже не сослуживца, а заместителя командующего флотом по связи и радиоразведке. Непенин направил его в Ревель с важным поручением. Ван-Ваныч по пустяку не поедет, значит, что-то важное предстоит.

В коридоре послышались шаги, и в кабинет вошел Ренгартен в сопровождении заместителя Стрельцова, лейтенанта Тихонова. Офицеры поздоровались, лейтенанту разрешили идти к себе, а кавторанг сел поближе к столу и изложил полковнику цель своего приезда.

– Илья Иванович, мы тщательно изучили и проверили ваше сообщение о прибытии на Балтийское море новых германских эсминцев и легких крейсеров. Агентурные сведения подтверждаются данными радиоперехвата и разведывательными сообщениями штаба Северного фронта. Можно вполне уверенно утверждать, что в ночь с 27 на 28 ноября отряд германских кораблей пойдет на прорыв в Финский залив с целью бомбардировки наших баз Ревеля или Гельсингфорса. В связи с тем, что Гельсингфорс укреплен сильнее, да и кораблей в базе столько, что противнику туда сложно будет подойти, скорее всего, мишенью германских кораблей станет менее защищенный Ревель. Имеется еще один факт, свидетельствующий о намерениях неприятеля. По данным нашей контрразведки, которые вы подтвердили через свои источники, в Ревеле действует группа германских диверсантов. В Гельсингфорсе этой нечисти пока нет. Стало быть, ожидаем прорыв германских эсминцев в вашу сторону. У флота нет опасений, что они нанесут какой-либо серьезный урон: минные поля, установленные по секретному плану капитана 1-го ранга Черкасского, не позволят им этого сделать. Однако на всякий случай в Гельсингфорсе под парами будут стоять отряд крейсеров и Минная дивизия, готовые к отражению удара с моря. Командующий флотом приказывает вам убыть на пост радиоперехвата на острове Даго, развернуть там командный пункт разведки, наблюдать оттуда за обстановкой и координировать действия сил флота по отражению атаки противника. С вами постоянно на связи будет командующий флотом. Я прибыл сюда, чтобы лично проинформировать вас о плане вице-адмирала Непенина. Есть ли у вас какие-то вопросы?