Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Заметкой «Привет лауреату» откликнулся сам Милюков:

«Наш сегодняшний триумфатор, пробегая приветственные статьи, посвященные его торжеству, не может не заметить одной основной темы, которая в этих статьях развивается. Старым карамзинским слогом эта тема могла бы быть озаглавлена: „О любви к отечеству и народной гордости“.

Мы преисполнены сегодня чувства народной гордости: один из наших лучших и первейших писателей получил наконец международное признание и формально перешагнул ту черту, которая отделяет репутацию писателя национального от писателя мирового».

Зинаида Гиппиус и та выцедила добрые слова под заголовком «В сей час»:

«Нужно ли еще и еще говорить о всеобщей, согласной радости, которую возбудила в сердцах зарубежья полученная Буниным премия? Слишком эта радость понятна, слишком понятны истоки ее и многосложные причины. А то, что именно Бунин, несравненный художник слова, оказался центром события, особенно увеличивает его значительность.

В дни, когда мы все, кажется, потеряли, не осталась ли у нас последняя драгоценность — наш русский язык? Некогда Тургенев завещал „хранить великий русский язык“; но лишь теперь, пройдя долгие испытания, мы начинаем понимать, что это за сокровище.

Кто же сейчас, если не Бунин, с волшебной своей изобразительностью, с глубокой властью над словом, заставляет нас чувствовать величие родного языка?

Достойный его хранитель, Бунин является для зарубежья как бы олицетворением той последней, ценнейшей части России, которую отнять у нас уже нельзя».

Но если одних переполняла гордость, то у других вскипала лютая ненависть. Бунин увидал ядовитые строки в газете французских коммунистов «Юманите»:

«Нобелевская премия литературы присуждена романисту из белой русской эмиграции Ивану Бунину. Буржуазия венчает своих людей. Однако есть нечто комическое и дерзкое в действиях тех, кто присуждает осколку мира, разрушенного большевистской революцией. И это в то время, когда в СССР русская литература, оживленная революцией и социалистическим строительством, цветет великолепно».

Лауреат отозвался на эти строчки народной мудростью:

— Собака лает — ветер носит! — и, подумав, добавил, обращаясь к Рощину: — Капитан, отправьте в «Юманите» телеграмму: «Благодарю за благожелательное внимание к моему скромному творчеству. Бунин ». Ах, бедняги! Что ни сделаешь куска ради. Отрабатывают подачки Кремля.

На дворе начинался новый день. Очередной беспокойный день всемирной славы: интервью, банкеты, речи, выступления по радио.

Отяжелевшим от недосыпу взглядом Бунин заметил, что Галя и Вера Николаевна едва не валятся со стульев от усталости.

Подозвал Цвибака, вертевшегося вокруг него и просившегося в секретари — на время поездки в Стокгольм:

— Яша, скажите Солдатскому, чтобы прислали ко мне их агента сегодня, лучше после обеда, сейчас пойду спать, если удастся. Нужно купить Вере Николаевне манто, а Гале — хороший палантин — в кредит. После Стокгольма расплатимся. Постойте, что это у вас, секретарь, такой затрапезный костюмец? Если вы собрались побираться — подойдет, а для секретаря мировой знаменитости — срам. Оденьтесь приличней. Вот, возьмите триста франков. Пойдете в магазин, прихватите с собой Леню Зурова, в его одежде вполне можно у Станиславского «На дне» играть.

— Иван Алексеевич, авто для вас заказать?

— Обязательно! Еду к Цетлиным, отвезу Марии Самойловне большой букет роз, а Михаилу Осиповичу набор коллекционных вин. Затем в «Мажестик» — в двенадцать там пресс-конференция.

Он быстро входил в новую роль — мировой знаменитости.

Бунинская слава росла и ширилась не по дням — по часам.

Его сняли для кинохроники. Этот фильм шел в парижских синема и пользовался большим успехом: Бунин умел держаться перед камерой.

Его портреты украшали киоски и магазины.

Прохожие на улице останавливались, узнавая Бунина.

И все же его честолюбие не было полностью удовлетворено.

Он постоянно думал об одном: как воспримут на родине его мировую славу? Ведь он русский, должна же у них быть гордость за соотечественника, тем более что Сталин — сам Сталин! — столько носится с писателями, с тем же Горьким, с Алешкой Толстым… Не Бунин виноват, что с родной земли его вышибали пулеметами!

Бунин выкроил время, прикатил на рю Валь-де-Грас, в Тургеневскую библиотеку. И наделал переполоха. Россияне, занимавшиеся в это время в читальном зале, замучили его вопросами и просьбами автографов…

Бунин проглядел последние поступления советских газет. О нем — ни слова.

Двадцать четвертого ноября, раскрыв «Последние новости», прочитал заметку Марка Алданова:

«Московская печать ни одной строчкой не отозвалась на присуждение И. А. Бунину Нобелевской премии! Мы догадывались, что выбор Шведской академии не доставит большевикам удовольствия. Но оказалось, что это для них истинное горе, неприятность настолько серьезная, что ее нужно возможно тщательнее скрыть от населения России.

Чествовать знаменитого русского писателя будет только русская эмиграция. Это дело для нее и большая радость, и настоящий долг: долг культурный и даже долг политический».

И только в номере от 29 ноября московская «Литературная газета» изволила сообщить читателям о присуждении Нобелевской премии Бунину.

— Какое бесстыдство! — отшвырнул Иван Алексеевич газету. — Лучше бы молчали!

«Последние новости» прокомментировали это выступление:

«Для „Литгазеты“ факт присуждения премии Бунину „ни в какой степени не является неожиданностью“. Кто „присматривался к подозрительной возне в литературном болоте эмиграции“, тот его предвидел. Правда, говорили и о Горьком. „Но только наивные Митрофанушки могли поверить, что буржуазная академия увенчает писателя, призывающего массы под знамена ленинизма“.

Кандидатуру „матерого волка контрреволюции выдвинул весь белогвардейский Олимп“. Горького же „никто никогда не выдвигал“. Этим все объясняется. Да и вообще не приходится удивляться, что творчество, „насыщенное мотивами смерти, распада и обреченности, пришлось ко двору шведских академических старцев“».

Бунинское лауреатство дало повод для веселья двум известным острословам — Илье Ильфу и Евгению Петрову. Они накатали фельетон и включили в свой сборник «Тоня», вышедший в тридцать восьмом году.

С их юмористической точки зрения, все «эмигрантское отребье» заслуживает глубокого презрения. Ну дали какому-то Бунину какую-то премию, так он ее и получить путем не умеет, полностью теряет человеческое достоинство.

Вот сей опус:

Сказать правду, русские белые — люди довольно серые. И жизнь их не бог весть как богата приключениями. В общем, живут они в Париже, как в довоенном Мелитополе…