Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Все с напряжением слушали Бунина. Ведь этот вопрос каждый из сидящих за столом сотни раз задавал себе: как жить вдали от России? Ведь даже самые трогательные ресторанные песенки были на эту берущую за душу тему. Вот и сейчас популярный в эмиграции певец Юрий Морфесси произнес с эстрады:

— Эту песню я посвящаю нашему великому земляку, находящемуся в этом зале, — Ивану Алексеевичу Бунину.

Я тоскую по родине,

По родной стороне своей…

Сердца таяли от горьких слов и надрывной мелодии. А когда Морфесси умолк, Бунин пригласил его к столу и посадил рядом с собой.

— Спасибо, Юрий! Вы видите слезы на наших лицах — это все сделали вы и ваша песня. А теперь я хочу закончить свою мысль.

Бунин возвышался за громадным праздничным столом, и все лица в зале теперь были повернуты только к нему, и он говорил, обращаясь ко всем соотечественникам:

— Нет, и оторвавшись от родины, можно продолжать творить. Потому что мы не можем забыть Россию, она в каждом из нас. Она — в душе. Любить Россию — это нравственно. Я очень русский человек. И это, думаю, может заметить каждый, читая мои книги. В Древнем Риме самым страшным наказанием было изгнание. Теперь на себе мы проверили силу этого наказания, этой беды. Но разлука с родиной усилила наши чувства к ней, воспламенила воображение, разбудила творческую фантазию. Ведь несчастный, сидящий в тюремной камере, воспринимает мир куда более остро, чем тогда, когда мог пользоваться благами мира. Я готов повторить: в октябре семнадцатого года произошло великое падение России. Многие беды и в первую очередь отсутствие свободы и лютый голод терзают нашу родину. Я остаюсь врагом коммунистической доктрины. Но я не желаю быть слепцом и закрывать глаза на то хорошее, что там есть. Люди тянутся к образованию, с энтузиазмом созидают индустриальные гиганты, и подавляющее большинство их — пора признать! — поддерживает Сталина и его начинания.

На мгновение задержался, закончил пафосно:

— Выпьем за нашу Россию, чтоб она воспрянула в своем могуществе! Пусть придет день, когда мы сможем вновь ступить на дорогую нам землю! Да сгинут большевики!

Застолье затянулось почти до утра.

Гостей все прибывало.

Запустив в печать очередной номер — 4620-й! — «Последних новостей», приехал Павел Николаевич Милюков, ставший белым как лунь, но в свои семьдесят четыре года умевший по нескольку раз в день бодро взбегать по крутой лестнице в редакционный кабинет, помещавшийся на рю Тюрбиго над кафе Дюпона. Приехал и его помощник, не так давно гостивший у Бунина в Грасе, — Игорь Демидов, смуглый молчаливый человек.

— Вот, Иван Алексеевич, полоса из завтрашнего номера! — улыбнулся Милюков. — Целиком посвящена вам…

Появился и Михаил Осоргин, талантливый писатель, всегда жизнерадостный и находчивый, не менее самого Дон-Аминадо, который тоже был здесь.

— Поздравляю, Иван Алексеевич, — изрек Аминад Петрович. — И супруга моя Надежда Александровна тоже пришла вас поздравить. Я решил, что лучше привести ее сюда, чем тащить домой сумку продуктов. Мы радуемся за вас!

Кстати, Иван Алексеевич, я хочу, чтобы вы на практике проверили мои теоретические изыскания: счастье не в деньгах, а в их количестве. И вообще, все мы живем не только на гонорары, но и на радость благодарных читателей.

Бунин улыбнулся, а Дон-Аминадо попросил разрешения вместо тоста прочитать написанное сегодня стихотворение. Тряхнув густой копной волос, он начал:

Была наша жизнь без истории,

С одной только географией.

Нельзя было даже в теории

Назвать ее биографией.

Тянулась она, как улица,

Молвою жила, злословьями!

Уткнется в тупик, притулится

И плачет слезами вдовьими.

Не вырваться ей, не вырасти,

Не высказать страстных чаяний,

А кончить во тьме да в сырости

Свой век на чужой окраине.

…Кому мы могли рассказывать

О нашей печальной повести?

И что, и кому доказывать,

И к чьей обращаться совести?

И вдруг из пучин незнания,

Равнодушья… — в окошко узкое,

На пятнадцатый год изгнания

Улыбнулось нам солнце русское!

Стихотворение очень понравилось, все поздравляли автора с удачей, Милюков тут же забрал рукопись:

— Ставлю в номер!

На эстраде вновь появился Морфесси. Он родился в Одессе. Считал себя учеником знаменитого итальянского тенора Баттистини. В жизни все обстоятельства переплетены столь замысловато, что диву даешься! С Баттистини он познакомился в доме первой жены Бунина — Анны Цакни, а представила юного певца итальянцу теща Ивана Алексеевича — большая поклонница вокального искусства Элеонора Павловна, мачеха Анны.

Эта самая Элеонора Павловна была сначала до неприличия влюблена в Бунина, который едва ли не в сыновья ей годился. Бунин цепенел от ужаса и упорно избегал ласк тещи. Тогда она его люто возненавидела и сделала все, чтобы развести с Анной. Своего она добилась.

От этого брака в августе 1900 года родился сын Коля, умерший в январе 1905 года. Других детей у Бунина не было.

Именно Баттистини первым открыл талант Морфесси. И вот теперь, обращаясь к залу, певец сказал:

— Господа, мне сказочно в жизни повезло: еще совсем юнцом я пел для великого Бунина. Было это в Одессе, в богатом имении тещи Ивана Алексеевича под Балаклавой. Треть века канула с той поры. Но я счастлив, что вновь могу петь для своего друга.

Морфесси помолчал, потом с горечью добавил:

— Сегодня на этом месте должен был бы стоять большой друг нашего лауреата — великий русский певец Михаил Иванович Вавич. Но уже два года, как его прах покоит сырая земля. Миша очень любил Ивана Алексеевича, чтил его литературный талант, дружил с ним и пел для него. Господа, в память этой замечательной дружбы позвольте спеть их любимую песню — «Пара гнедых». Мне аккомпанирует сам Дмитрий Поляков!

В дымном ресторанном воздухе поплыла печальная мелодия. Морфесси душевно затянул:

Пара гнедых, запряженных с зарею,

Тощих, голодных, усталых, худых,

Тихо плететесь вы мелкой рысцою

И возбуждаете смех у иных…

Хотя этот романс каждый русский слыхал много раз, все слова знал наизусть, но вновь пробивало слезу проникновенное исполнение замечательного артиста.

Юрий Спиридонович Морфесси очень тосковал об отчей земле. Спустя три года, чтобы жить среди братьев славян, он переедет в Югославию. Война, приход к власти коммунистов вновь заставят его бежать — обратно в Париж. Умрет он в бедности, никому не нужный в пятьдесят седьмом году. Но знатоки вокала и романса его помнят и чтят по сей день.

Утром Бунин с любопытством проглядывает газеты. «Последние новости» целые полосы отвели лауреату. Громадными буквами набрано: «ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ БУНИН».