Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Очевидец тех незабываемых дней — Дон-Аминадо. С великолепным чувством юмора Аминад Петрович позже вспоминал об этих событиях:

«Смена власти произошла чрезвычайно просто…

Впереди, верхом на лошади, ехал Мишка-Япончик, начальник штаба. Незабываемую картину эту усердно воспевал Эдуард Багрицкий:

Прибавить к этому уже было нечего.

За жеребцом, в открытой свадебной карете, мягко покачиваясь на поблекших от времени атласных подушках, следовал атаман Григорьев.

За атаманом шли победоносные войска.

Оркестр играл сначала „Интернационал“, но по мере возраставшего народного энтузиазма быстро перешел на „Польку-птичку“ и, не уставая, дул во весь дух в свои тромбоны и валторны.

За армией бегом бежала Молдаванка, смазчики, грузчики, корреспонденты развенчанного Финкеля, всякая коричневая рвань.

У памятника Екатерине церемониальный марш кончился. Мишка-Япончик круто повернул коня и гаркнул, как гаркают все освободители.

Дисциплина была железная. Ни выстрела, ни вздоха».

Большевики развили бурную деятельность. Для начала кого следует срочно арестовали и расстреляли. И тут же приступили к горячо любимым экономическим воздействиям.

На всякого рода недвижимость — от циркового балагана на Привозе, где в те дни рвал цепи «король гирь» мускулистый Петр Крылов, до общественного туалета в пивной «Гамбринус» — были расклеены строгие объявления (сохраняем изящество стиля и особенности правописания):

Если хотите спасти родной город и жизнь вашу и ваших семейств, несите наличные деньги все сколько кто имеет, в кассу Русско-Азиатского банка сегодня же. Минута чрезвычайно грозная. Завтра уже будет поздно. Подомовых комиссаров просим производить сбор среди жильцов обязательно наличными деньгами в размере не менее тысячной платы за квартиры.

Комиссия по самообложению»

Одесситы, как известно, дураками никогда не были. Но спасать их от белых почему-то никто не захотел. Кроме известного Яшки-дурачка, за пятачок показывавшего всем желающим свой бурак.

Яшка принес в Азиатский банк честно заработанный рубль и хотел тут же заработать еще монетку, но кассирша обозвала его хулиганом, а охрана надавала пинков и вышвырнула на мостовую, где как раз проезжал грузовик.

В грузовике, под охраной бдительных сотрудников ЧК и их добровольных помощников из числа сознательных пролетариев, находились представители буржуазии. Всех их свозили на биржу по загодя приготовленным спискам. Когда списки исчерпали себя, а места в бирже еще оставались, то стали заполнять вакуум самостийно.

Выявляли эту «буржуазию» самым безошибочным способом. Грузовик подъезжал к какому-нибудь дому. Несколько бойцов революции хватали под микитки первых попавшихся обывателей. Грозно размахивая браунингами и гранатами, вопрошали:

— Ты буржуазия?

— Нет! — лепетал подозреваемый.

— Тогда быстро говори: кто в вашем доме буржуазия?

Арестованный вначале мялся, потом вспоминал кого-нибудь из своих обидчиков и воровато говорил:

— В третьем нумере проживает буржуй Козалупенко. Он, сволочь, у меня табак с окна стащил и еще грозился…

— Советскую власть ругал?

— Еще как! Говорит: «С женами только оглоеды советуются…»

Шли в третий нумер на втором этаже и вытаскивали из-за стола Козалупенко, евшего с женой суп из мороженой картошки и без мяса.

В грузовике прибавлялось пассажиров. Немного подумав, брали и того, кто на него показал:

— Для количества!

Ради этого количества, но в явный вред качеству в грузовик швырнули бедного Яшку.

Секретарь исполкома Лев Фельдман, представительная фигура с необъятным животом, на котором болтался в кобуре револьвер, подкатил на автомобиле к бирже и вышел к буржуазии. Сытно икнув, заверил:

— Если вы, господа кровопийцы, ждете страшных действий, то не ошибаетесь. Подумайте об себе и об ваших детях, внесите гелд своевременно, можно золотом и другими бриллиантами. Для ваших буржуйских запасов пятьсот миллионов — пустяк, тьфу! — Товарищ Фельдман смачно сплюнул на пол. Походив по сцене вперед-назад, Фельдман остановился, что-то вспомнив. — Так вот-с, гидры, не рассчитывайте снять деньги со своих счетов в банке. Что было там — сегодня все нами реквизировано. Ищите в своих сундуках.

Иначе мы вас с товарищем Северным — ик! — загоним под ноготь, мать вашу разэтак!

Товарищ Северный, блондин с лихорадочно горящими глазами, являл собой ярко выраженный тип шизофреника и полную преданность делу революции. Без сна, без отдыха, подрывая остаток здоровья, он носился по Одессе в автомобиле, производил обыски, выемки и аресты, допрашивал и, показывая пример несгибаемой воли, ходил лично расстреливать.

«Под ноготь» загоняли штабелями, засыпали землей и старательно утрамбовывали. Идеи Ленина побеждали!

Новый, счастливый мир хотели создать многие. Даже поэт Волошин вызвался участвовать в комиссии по организации празднования 1 Мая. Но гордый пролетариат отверг его буржуазный порыв. Более того, в газетах было напечатано, что «всякие примазываются, навроде безыдейного поэта Волошина».

Отвергнутый поэт прибежал спозаранку к Бунину и спрашивал полезный совет:

— Может, написать в «Известия» достойный ответ?

Бунин усмехнулся:

— Попробуйте…

И вот без помощи добровольца Волошина в четверг 1 мая революционный город был украшен флагами, призывами и лубочными плакатами. На углу Дерибасовской и Екатерининской внимание Бунина привлекли две красочные картины. На одной под цифрой «1918» были изображены буржуй и немец, стоявшие на чреве валяющегося рабочего. На соседнем плакате красовался год «1919». Под этими цифрами были намалеваны солдат и рабочий, попиравшие корчившегося в муках буржуя.

— Рисуют эти плакаты не сами пролетарии, — с горечью произнес Бунин, — а молодые художники из интеллигентных семей. Понимают ли, что творят?

— Молодо-зелено, — уронила Вера. — А вот когда такие, как Волошин, с сединою в голове, начинают заигрывать с новой властью, воспевать «красную революцию», — это беда настоящая…

— Удивляться нечего! Среди журналистов, литераторов и прочих шарлатанов от культуры столько продажных, что диву даешься! За чечевичную похлебку продаются! Еще будут взахлеб воспевать «славных сынов народа» Троцкого, Свердлова, Ленина, кого хочешь… Убийства восславят как подвиг. И самое страшное — чернь обязательно поверит им…

Под нудным мелким дождем продолжала идти скучная демонстрация. Люди рабочего вида с красными и черными флагами, размалеванные «колесницы» в бумажных цветах и лентах, на которых актеры и актрисы пели песни, поэты выкрикивали «революционные» вирши.