Леонид Дайнеко - Железные желуди

Летели дни. Чуть не каждый вечер Миндовг щедро пот­чевал новогородокских гостей-соглядатаев, не жалел при­пасов, которых, сказать по совести, отнюдь не прибывало: все обозы, что шли в Руту, перехватывали Товтивил с Эди­видом.

Дважды Далибор тайно посылал в Новогородок дружин­ника Веля, докладывал князю Изяславу о литовских делах. Войне, на первый взгляд, не виделось конца. И все - Дали­бор, а вслед за ним и князь Изяслав, - твердо верили, что Миндовг возьмет верх. Как вой и стратег он на две головы был выше своих врагов. Кроме того, рутского кунигаса поддерживал сам Криве-Кривейта. Первый из слуг Пяркунаса, он искал человека, который смог бы защитить свя­щенный огонь-знич от крыжаков. Не знали покоя вайделоты, гадали по звездам, по крови жертвенных животных, поймали и сожгли рыжеволосого немца, ибо знали: очень по вкусу зничу эта редкая масть - в цвет искр и горячих угольев. Гадания все с большей очевидностью указывали на Миндовга: его хотел видеть Пяркунас верховным вла­стителем своего народа. Не всем кунигасам это нравилось. Выконт в Жемайтии, в своем городе Цверимете, хвастал, что придет в Руту, обрежет Миндовгу бороду и тому ниче­го не останется, как пасти гусей. Его будущий преемник Тройната, как передавали верные вижи, тоже в ярости то­пал ногами, если кто-нибудь осмеливался сказать доброе слово о Миндовге.

“Нелегко тебе”, - думал Далибор, наблюдая за Миндов­гом. Сложным было отношение новогородокского княжича к рутскому кунигасу. Восхищался, уважал безмерно за от­чаянную смелость и неудержимость, за железную реши­мость и волю. Видел, как все в окружении кунигаса боятся его. Это был почти животный страх. О таком страхе хоро­шо писали иудейские мудрецы: “Приближаясь к властели­ну, падай на лик свой”. Все больше убеждаясь, что Мин­довг не может быть его отцом, Далибор тем не менее чув­ствовал некую зависимость от него. И не только свою зави­симость, но и всей Новогородокской земли, Этот железный человек, подвернись ему случай, не преминет схватить за глотку Новогородок, и поди знай, кто выйдет победителем - Изяслав или Миндовг.

А между тем война длилась. Далибор с воеводой Хвалом уже несколько раз плечо в плечо с Миндовгом и Войшелком рубились в лютых сечах, отбрасывали от Руты врага. Многих перебили, разогнали по лесам. Миндовг был не­утомим в разных хитрых придумках. Как-то раз, проведав, что в пуще за рекою Рутой скопилось много людей Товтивила, обложил, окружил их со всех сторон, а перед тем, как вступить в битву, выпустил из ульев голодных пчел: не зря несколько дней кряду затыкали в ульях летки. Разъяренные пчелы, целые тучи пчел, целые гудящие медно-серые пол­чища устремились на пришельцев. Тщетно Товтивил раз­махивал мечом, гнал своих в сечу. Сломя голову разбега­лось кто куда его воинство. Многие сдались в плен. Когда же, окрыленные победой, Миндовговы дружины возвраща­лись в город, небо послало им навстречу небольшенький обозик: десять-пятнадцать подвод, груженных солью, изде­лиями из железа, волошским (читай - италийским) вином, продирались, скрипели в лесной глухомани.

- Почему Руту стороной обходите? - грозно спросил Миндовг.

Купцы, а это были два брата со своим седобородым от­цом, испуганно таращились на кунигаса.

- Говори! - схватил Миндовг за бороду старика. Тот бухнулся сухими коленками на жесткие сосновые корни, выпиравшие из земли, хлипнул подозрительно си­зым носом:

- Руту? Не слыхали про такую.

- Про Руту не слыхали?! - Миндовг отшатнулся от ста­рика, как от пришельца с того света. Он был уверен, что его город, его славную Руту, знают все и повсюду, как знают Рим и Бремен, а этот седой слизняк несет какую-то чушь. Кунигас топнул ногой: - Кто вы и куда идете?

- Мы из Жемайтии. Идем с товаром в Менскую землю, - часто моргая красными веками, ответил купец. И все пря­тал, отводил в сторону взгляд.

- Врет, - уверенно определил Войшелк. - К Товтивилу с Эдивидом идут. Заехать ему промеж глаз - как пить дать сменит песню.

Литовский княжич жилистой загорелой рукой внезапно рванул старика за ворот. Затрещала, расползлась по живому белая, в темным разводах пота рубаха, и все увидели на за­росшей колючим волосом груди латинский крест.

- В Риге крещение принимал? - недобро щурясь, спро­сил Миндовг.

- В Риге, - упавшим голосом ответил купец. - Но я жемайтиец. И они, сыны мои, - показал рукой на своих моло­дых спутников, - тоже жемайтийцы, одного с вами роду-племени. Смилуйся над ними, великий кунигас.

- И сыны, знамо дело, латинскому богу молятся, - слов­но не слыша его, с угрозой выдохнул Миндовг. Обесцве­ченные старостью глаза купца, донелься усталые и опусто­шенные, в густом переплетении красных жилок, уже вызы­вали у него брезгливость. Он ступил шаг к молодым купчи­кам: - Как вас звать?

Те молчали. За спиной у Миндовга осиновым листом шелестело прерывистое дыхание их отца.

- Немые, что ли? - выкрикнул Войшелк.

И тут старый купец снова грохнулся на колени, принялся объяснять:

- Не знают они по-нашему. В Риге с малых лет жили. При мне, при моем торговом деле. Там, в Риге, все по-немецки. Не доводилось родным словом обогреть душу. Отпусти нас, великий Миндовг.

Старик плакал, развозил по щекам слезы мягкими мерт­венно-белыми руками. Сыновья, понурясь, молчали.

- Не понимают по-нашему? - дивился Миндовг. - На­шей кости люди и - не понимают? Чем же ты кормил их, пес шелудивый? - Он в гневе осмотрелся, увидел вблизи тропки куст лозы, с хрустом выломал длинную розгу, по­тряс ею у молодых купцов под носом: - Что это? Как назы­вается? Не знаете? - Через плечо приказал Войшелку: - Выпрягайте лошадей из трех купцовых бричек, спускайте папаше и сынкам порты, вяжите всю троицу к оглоблям. Буду учить их языку, на котором наш народ с Пяркунасом говорит.

Дружинники с непоказным рвением, со смехом и шуточ­ками принялись вершить княжью волю. А у купцов, осо­бенно у молодых, холодело, поди, нутро со страху. Их за­ставили лечь поперек оглобель, крепко-накрепко примота­ли веревками руки и ноги, и Миндовг, стоя над снопом ло­зовых, березовых и осиновых розог, нарубленных мечами дружинников, торжественно произнес:

- Да узрит происходящее из далекой пущи наш первосвятитель Криве, столп нашей веры. - Он взял березовую розгу, спросил у молодых купцов: - Что это? Как называет­ся?

Те молчали.

- Это береза, - сказал Миндовг и - дружинникам: - Од­ну горячую - отцу, по три - сыновьям.

То же повторилось с лозой и осиной. На белой коже у купцов проступили красные письмена.

- Хватит, - поднял руку Миндовг, - развяжите их и от­пустите с миром. Пусть едут в Менск. Если же узнаю, что были у Давспрунка или у Товтивила с Эдивидом, повешу на засохшей груше.

Купцы, подобострастно кланяясь кунигасу, через силу потащили свои расписанные зады к подводам.