Леонид Дайнеко - Железные желуди

Густо горели свечи в изящных чашечках, напоминавших диковинные серебряные цветы. Райская птица Сирин с женской головой, вышитая тончайшей золотой нитью, кра­совалась на огромном ромейском ковре, висевшем над княжьим ложем. Изяслав был в легкой зеленой рубахе из камки, рукава которой на запястьях схватывались крупны­ми запонками-жемчужинами.

Думцы сели полукругом на передвижные дубовые ска­меечки. Челядники внесли в глиняных темных братинах квас, в котором плавали кусочки льда, светлое пиво.

- Сына своего, княжича новогородокского Глеба, я тоже пригласил на наш совет, - сказал Изяслав.

Далибор встал и, как учил Костка, поклонился всем и каждому.

- Он не какой-нибудь пришей-пристебай, а самый что ни есть, нашенский человек, - солидно произнес, двигая вверх-вниз седой лохматой бородищей, боярин Тугожил. - Пусть смотрит, слушает да ума набирается.

- Бояре и купцы, чадь старая и мною любимая, - начал Изяслав, - надо нам посоветоваться, мудрость и рассуди­тельность свои призвав на подмогу. Все вы знаете, что в Новогородок пожаловал и уже получил знаки нашей мило­сти и почтения высокий гость.

- А я, едучи из Турийска, ноне волка видел, - не очень учтиво вставил свое слово золотарь Иван. - Волк ну и волк. Да вспомнил дедовскую примету: увидишь волка - будет на пороге гость. Приезжаю в Новогородок, а тут уже Мин­довг с дружиной.

Изяслав недовольно покосился на золотаря, но тот хоть бы усом повел. Знает, что за ним сила - серебро да золото. Новогородокские купцы-золотари аж в Рим и Бремен свой товар возят. Их Нёманское сто не только среди местных купцов-богатеев - в Полоцке и в Новгороде поддержкой пользуется.

- Как будем насчет Миндовга решать? Принимаем его домашних и дружину? - нахмурившись, спросил Изяслав.

- А что воевода Хвал скажет? Он же был в Литве, - по­слышались голоса.

Воевода Хвал, расправив усы, отливавшие медно­-желтым блеском, сказал:

- Большая сумятица в Литве. Режутся промеж собой кунигасы. Вот даже и Миндовга выжили из Руты. Однако он силен. У него дружина, какие не часто увидишь, хоть и че­рез много, как вам ведомо, войн прошла.

- Коль выгнали из Руты, пускай живет, как смерд, собст­венным трудом, - криво усмехнулся Тугожил.

Но с высокомерным боярином почти никто не согласил­ся. Все знали, что за Миндовгом стоит сила и что силу эту надо использовать с умом. Не пороком-тараном должна бить она в новогородокские ворота, а стрелою, пущенной из могучего лука, лететь туда, откуда недруги угрожают Новогородку. Литовский меч надо вложить в новогородок­ские ножны.

- Думаю я, что с Миндовгом и его дружиной разумнее всего заключить ряд, сказал боярин Сорока. - Мы помо­жем ему вернуть стол в Руте и по всей Литве, а он вместе с нами встанет на Немане против татар и латинян.

- Миндовг - язычник, нехристь, - возразил отец Анисим. - Где это видано, чтобы христианская держава, благосло­венная Господом, садилась, как с ровнею, за один стол с погаными? Они сразу же предадут, ибо живут и ведут себя, яко звери.

- Ты не прав, святой отец, - невольно вырвалось у Дали­бора. - Язычники такие же люди, как и мы. Был я в Руте, долгое время жил среди них. Они не безбожники, у них есть свои боги, которым литвины всей душой поклоняются.

- Сын мой, - холодно оборвал его Анисим, - язычники - враги рода человеческого. Ужель ты этого не знаешь? Зве­ри они и только.

Но Далибора непросто было сбить с пути. Он, если чув­ствовал свою правоту, мог пустить в ход резкие, даже злые слова.

- Не видел я на их лицах звериного пота, - вел свою ли­нию княжич. - Видел пот человеческий и слезы человече­ские видел. Они детей своих берегут и жалеют, как и мы, христиане. И плачут над детьми своими, когда кладут их мертвые маленькие тельца на погребальный костер.

- На костер! - чуть ли не возликовал Анисим. - Не в землю! Ибо не верят в воскрешение из мертвых.

Все с интересом следили за словесным поединком иерея и молодого княжича. Князь Изяслав хмыкал в усы, хмурил­ся, но до поры молчал. В последнее время эта хмурь редко сходила с его лица.

- Рутская княгиня Ганна-Поята, дочь тверского князя, православная, как и все мы, - твердым голосом продолжал Далибор. - И сын ее Войшелк православный. Да и сам Миндовг, если понадобится для его народа, для Литвы, примет веру христианскую с востока - нашу веру.

- Мудрые слова говоришь, княжич, - вскочил со своего места Сорока. - Давайте порешим так: ряд с Миндовгом мы заключим только после того, как он поклонится Христу, станет христианином, как его жена и сын.

- Скорее дуб лесной поверит в Святую Троицу, чем рутский кунигас, - выдавил сквозь свою кривую усмешку Ту­гожил.

Но боярин с самого своего рождения был ворчуном, эта­ким подобием далекого грома. Братья Тугожила еще с ма­лых лет ловко пользовались этой его слабостью: когда что-то было велено сделать всем четверым, они, сговорившись, принимались злить Тугожила. Тот, войдя в гнев, сопел, яростно стриг глазами, ворчал себе под нос и... один вы­полнял работу за четверых. Зная все это, думцы не очень-то считались с его мнением.

Назавтра послали к Миндовгу гонцов с предложением князя Изяслава и всех думцев, чтобы тот послужил своим мечом Новогородку. Княжество за это принимало литов­скую дружину и кунигаса с его домашними и челядью на прокормление, сулило плату и серебром. И еще в ряде зна­чилось: что добудет, завоюет Миндовг мечом своим ярост­ным, та земля и тот народ переходят под его руку. За это кунигас и ближайшие его бояре должны принять право­славную веру, поклясться на святом кресте в верности Но­вогородку,

Вручить Миндовгу пергамен с висячими печатями князя Изяслава и епископа Анисима, предварительно зачитав его, было доверено Далибору, Миндовг вместе со своим окруже­нием внимательно выслушал условия договора, задумался.

- Пусть Новогородок даст мне три дня. Я должен посо­ветоваться со своими богами, - сказал наконец.

Бояре его, Войшелк и Козлейка кивнули: одобряем, ку­нигас, твое решение.

- Мы будем ждать три дня, - согласился Далибор.

Он не сомневался, что Миндовг, не мешкая, пошлет вер­ных людей к Криве-Кривейте. Что скажет верховный жрец? Скорее всего, запретит отступать от веры дедов-прадедов, от Пяркунаса. Но с другой стороны, обстоятельства взяли Миндовга за самый кадык. Давспрунк с сыновьями сидит в Руте, грозится подмять под себя всю Литву, примеряется к Новогородку и Менску. В Жемайтии Тройнат, краснобай и хитрец, подчинил себе всех и вся. В прусских весях и горо­дах руки и ноги человечьи по улицам псы таскают: желез­ным башмаком наступил Орден на грудь пруссам. Как ни прикидывай, одна дорога у Миндовга - в объятия к Ново­городку, если хочет оставаться кунигасом, а не пасти ко­ней, не взрыхлять сохой землю.