Леонид Дайнеко - Железные желуди

Когда же небо унялось и все вышли из шатра, Гирстауме на поляне не было.

- Куда он подевался? - спросил Сиверт у Морица.

- Жена забрала и увезла домой, - ничтоже сумняшеся ответил тот. - Хоть и покалеченный, а все живая душа.

Однако вскоре приехала на подводе жена Гирстауме и, заходясь в плаче, стала его искать. Сиверт походил около кострищ, зорко приглядываясь к выжженной траве, и в од­ном месте заметил как бы борозду, уходящую в лес. Дога­дался, что это полз Гирстауме. Вместе с его женой двинул­ся по следу, отмеченному здесь и там пятнами крови. Не­трудно было представить, как тяжело давался беглецу каж­дый шаг этого пути; всюду подмятая грузным, непослуш­ным телом трава, поломанные кусты. Он взодрал, как ора­лом, серый песок на невысокой дюне, нависшей над лес­ным озерцом. Борозда привела к черной как деготь воде, на которой недвижимо лежали желтые листья берез и осин. Из воды торчали белые человеческие ноги.

- Гирстауме! - вскричала женщина.

Сиверт стоял и смотрел, как она ползает на коленях вокруг утопленника, как силится вытащить его на берег. Но того, кто по собственной воле отдался ей, вода неохотно отпускает назад и никогда - живым.

Смерть язычника потрясла монаха. Так умирали когда-то гордые греки и римляне: поступившись под давлением силы либо по слабости своим достоинством, они обрывали нить собственной жизни. "Тяжек крест души человече­ской", - думал Сиверт, глядя, как женщина с малолетними детьми вытаскивает из воды тело своего мужа, а потом кладет его на повозку. Снова бросились в глаза босые ноги: пальцы на них посинели, со ступней скатывались крупные капли.

Отряд Мартина Голина двигался навстречу жемайтийским войскам кунигаса Выконта. Через три-четыре дня они соединятся, и тем решится судьба Миндовга: он будет от­резан от Литвы и Новогородка. Довершат дело галичане и ливонцы, которые ударят с юга и с севера.

Голин в своем просторном шатре собрал военный совет. Вопрос был один: как лучшим образом закончить столь удачный поход. Сам он сидел на захваченном в одном из литовских замков дубовом стуле с подлокотниками в виде зубастых рыб. Напротив Голина на легких переносных скамеечках расположились три его комтура, каждый из ко­торых в пути возглавлял одну из трех походных колонн, а также граф Энгельберг из Майнца, польский граф Збышка Сулимчик и пятеро английских рыцарей. Имен этих рыца­рей никто не знал: они лишь недавно догнали отряд, чтобы скрестить мечи с язычниками. Сиверт с рыцарским писцом Иммануилом скромно устроились у самого входа. В шатре было небольшое оконце, искусно исполненное из стеклян­ных шариков, заключенных в свинцовый переплет. Горели свечи. Только что отгремела очередная гроза, и за покры­тием шатра слышался густой шум встревоженного леса.

- Слава Иисусу Христу! - возгласил Голин, открывая со­вет.

- Во веки веков! - отозвались присутствующие.

По вискам у Голина катился пот: несмотря на недавний дождь в шатре стояла тяжелая духота. Глаза же у сурового рыцаря молодо блестели. Все видели это и полнились радостью: скоро, вот-вот христианское воинство одержит еще одну славную победу. Пожалуй, один Сиверт был не в ду­хе. Что-то не давало ему покоя, угнетало. Вспоминались стоны пленников на лесной поляне, пропитанная кровью борозда, ведущая к черной воде. Монах сидел спиной ко входу и видел, как и все, возбужденное лицо Голина. Тот благодарил подчиненных за мужество и терпение, обещал щедро вознаградить каждого по окончании похода. Осо­бенно восхвалял он английских рыцарей, что, как видел Сиверт, не очень-то нравилось остальным: англичане же еще ни разу по-настоящему не доставали мечи из ножен.

И тут стряслось такое, что до самой кончины, до послед­него вдоха будет помниться Сиверту. Он увидел, как вне­запно у Мартина Голина побелело лицо, встали дыбом на голове короткие седые волосы, выкатились от ужаса и изумления глаза, а правая рука, которая до этого уверенно и властно покоилась на подлокотнике стула, потянулась к мечу, да так и повисла на половине пути. Никогда бы не поверил Сиверт, что настолько испуган может быть про­славленный рыцарь, привыкший к смерти, к виду крови, который одним ударом меча разваливал безбожников от ключицы до бедра. Мартин Голин хотел подняться, вско­чить, но неведомая сила словно приковала его к стулу, а глаза смотрели только в одном направлении - на вход в шатер.

Сиверт, еще ничего не понимая, обернулся и... замер. Он увидел нечто невероятное. Рядом с ним, в неполной сажени от его правого плеча, беззвучно проплывал изжелта-белый клубок или шар величиной с добрый мужской кулак. Мел­кие, острые, как иглы, искры вырывались из него, слышал­ся легкий треск и шипение. Этот клубок, этот шар, скорее всего, влетел в шатер со двора. Он плыл между рыцарями, и волосы у них на головах легонько шевелились. Хотя можно было поклясться на кресте, что ни малейшего ветер­ка в шатер не залетало. Все обмерли, перестали даже ды­шать, только вращали глазами, гадая, куда повернет столь нежданный и еще более необъяснимый гость. А он не­спешно плыл от входа прямехонько к стулу с подлокотни­ками в виде зубастых рыб, на котором омертвело сидел Мартин Голин. Шар словно знал, куда ему надо двигаться. Кто направлял его? Дьявол? Христос?

Сиверт ощутил противную дрожь в коленках, обхватил их руками, втянул голову в плечи. Он понял, что огненный шар прилетел не просто так, а по чью-то душу. Тишина в шатре стояла неописуемая. Было даже слышно, как за ко­жаным пологом, саженях в десяти, льется в травянистый берег речная волна: ш-ш-шух, ш-ш-шух... Рыцари сидели как прикованные. Шар приближался к Мартину Голину, слегка покачиваясь в воздухе. Так плывет по весенней реке смытое паводком утиное гнездо.

- Дьявол! - во всю мощь своего голоса выкрикнул Мар­тин Голин, выхватил из ножен тяжелый меч. Но взмахнуть им не успел: огненный шар, словно разозленный этим кри­ком, резко взмыл под самый свод шатра, метнулся оттуда вниз, как коршун, и вонзился прямо в лоб суровому рыца­рю. Грянул взрыв, от которого все попадали наземь. Сиверт успел подумать, что с таким гулким хлопком взрывается, ударившись о палубу вражеского корабля, глиняный гор­шок с греческим огнем. Страшная сила срезала столб, на котором держался шатер. Падая, столб встретил на пути Сивертову спину. "Могила - последнее наше прибежище", - мелькнуло у монаха в голове, и он потерял сознание.

Его, как и всех остальных, извлекли из-под обгоревших ошметков шатра ландскнехты. Мориц доволок монаха до речного берега, напоил по-осеннему чистой водой.

- Что это было? - вяло спросил у него Сиверт.

- Небесный огонь, - с обычной своей уверенностью до­ложил Мориц. - Шатра как не бывало. Все рыцари живы, кроме Мартина Голина, который сделался черен лицом, как эфиоп, а носа и ушей лишился напрочь.