Владимир Москалев - Мудрый король

– Право, государь, стоит ли отказываться от возможности подружиться с французским монархом из-за нескольких монет?

– Нескольких монет?! – едва не подскочил с места Кнут VI. – Монах, на эти деньги можно купить чуть ли не целое государство!

– Вот вы и покупаете его, ваше величество, ведь им будет управлять королева, ваша сестра. Вместе со своим мужем, разумеется, – подобострастно растянул губы в улыбке аббат. – Клянусь посохом Спасителя, весьма недурная сделка для обеих держав.

Епископ покосился на аббата, подумав, не сказал ли тот глупость. Но, похоже, нет. Он посмотрел на Гарта и Герена. Те с бесстрастным выражением лиц ожидали решения датского монарха. Тот, для приличия выдержав паузу, в конце концов дал согласие, но счел нужным прибавить, что такую сумму собрать за один раз не удастся, поэтому она будет выплачена по частям. Епископ поинтересовался, в какой именно срок.

– Он будет самым минимальным, – ответил король.

Послы, поверив на слово его величеству, откланялись. Они были довольны: миссия удалась.

А еще через несколько дней принцесса холодного датского королевства отбыла с послами и своими фрейлинами во Францию. Кавалькада взяла курс на Амьен.

Эрвина не застала сестру в живых – та умерла вот уже как два месяца. Причиной смерти послужило безмерное горе: в крестовом походе погиб ее единственный сын. Бедная женщина, узнав об этом, сошла с лица, почти не питалась, потом стала понемногу чахнуть и увядать, как цветок, лишенный влаги. Полгода прошло, и от старушки, почитай, ничего не осталось; высохшая, с пергаментным лицом, она часто и подолгу стояла на обрыве Соммы и слезящимися на ветру глазами с тоской глядела вдаль – туда, куда ушел ее сын с отрядом воинов. Со временем она все реже приходила сюда, да и то с большим трудом, опираясь на костыль, а потом и вовсе исчезла и с этой кручи, и из памяти людей. Ее нашли неподалеку. Она лежала на земле ничком, вытянув вперед руки и из последних сил успев повернуть лицо в сторону далекой Святой земли, где находился Гроб Господень. Там остался ее сын, и она ушла к нему с открытыми глазами, моля Господа, чтобы даровал ее душе желанную встречу.

Эрвина шла с кладбища по дороге к городу. Она поправила покосившийся крест, посадила в изножье живые цветы, полила их, убрала опавшие листья. И долго стояла, глядя на холмик, который ей указали. Она не молилась. Она давно забыла, как это делается. И не возводила перед собой крест. Она просто смотрела, словно взглядом стараясь пробить толщу земли и в последний раз увидеть лицо усопшей. Она жалела, что не имеет возможности вымолить у нее прощения за то, что так долго не навещала ее. Она плакала, слушая, как шелестят листвой деревья у нее над головой и думая о том, что теперь она осталась совсем одна. А идя с кладбища, она почувствовала, как ее окутывают горькие мысли о собственной кончине. Где, когда придет ее смертный час? В какой земле, под каким деревом? Кто подаст ей воды, когда она, согбенная бременем лет, без сил, без желаний будет умирать в своей хижине – всеми забытая, никому не нужная? Так не лучше ли остаться здесь, рядом с дорогим ей, родным человеком, последним, кто еще у нее остался? Вырыть яму, лечь в нее и уснуть навсегда, повернувшись к сестре. А не выйдет сразу умереть, так ударить себя ножом…

Погруженная в такие размышления, медленно подходила Эрвина к городу Амьену, как вдруг позади ей послышался шум. Лошадиный топот. Не один всадник, много, целый отряд. Она остановилась, вспомнив, что у нее нет ни единой монеты и она голодает уже со вчерашнего дня. Несколько кореньев, листья липы, яблоки, виноград – все это составило бы ее дневной рацион, но не на что было купить винограда или слив, а жевать листья и коренья не позволяло отсутствие зубов. Попробовала просить милостыню, но в городе и без нее хватало нищих, которые довольно бесцеремонно, увидав чужую, сказали ей, чтобы убиралась отсюда. Хорошо еще, что близ кладбища оказался родник; напилась вволю, и за то спасибо матери-природе.

Еще вспомнилось ей, что город взбудоражен, шумит водопадом. Люди толкуют, будто сам король здесь. Зачем – никто не знает. Прояснилось всё у ворот, когда она подошла к стражникам. Невесту, оказывается, ждет в Амьене король. Чудеса, да и только. Какую невесту, из какой земли? Ответа не последовало, пожатие плечами вместо него. Отвернувшись, Эрвина вышла из города и направилась в сторону кладбища…

А топот все приближался. Уже можно было различить всадников в разноцветных одеждах и знамена, которые они держали в руках: два красных с желтыми корабликами на волнах и два синих с золотыми лилиями. Да ведь это королевские штандарты! Уж не сам ли король едет? Но неторопливо двигалась кавалькада – значит, не было там короля. Но было что-то, мешавшее пустить коней галопом, в крайнем случае, рысью. Эрвина всмотрелась, напрягая глаза. Повозка, оказывается, в середине отряда, из-за авангарда не сразу увидишь ее. Интересно, кто же это в ней? Женщина, бесспорно, не мужчина же. Ба! Уж не невеста ли, которую ждет король?

Случай удобный, такого больше не представится. Эрвина стояла и молча ждала, когда поравняется с ней эта повозка – украшенная лентами, цветными тканями, горящая золотом и серебром. Не увидеть нищенку та, что в повозке, не могла и, когда осталось до нее десятка полтора шагов, Эрвина протянула руку. Из глубины экипажа послышался женский голос: принцессы ли, ее фрейлины, – кому ведомо? Повинуясь голосу, возница остановил лошадей. И тотчас к нищенке повернулась дама; лицо у нее юное, красивое, дышащее жаждой жизни, но… словно нарисованное. Губы плотно сжаты на этом лице, широко раздуты ноздри, а злые глаза смотрят недобро, с гневом.

– Что ты себе позволяешь, старая оборванка? – послышался недовольный голос, разлепивший тонкие губы. – Тебе следует склонить голову и пасть на колени, а ты имеешь наглость стоять чуть ли не посреди дороги! Не видишь разве, господа перед тобой, а в экипаже – будущая королева Франции!

– Не вижу, госпожа, – тихо молвила Эрвина, – совсем плохими стали у меня глаза. Но коли все так, как ты говоришь, то не дашь ли монету-другую бедной женщине, которая голодает с самого утра?

– Смотри-ка, она знает наш язык, – сказал кто-то из глубины экипажа.

– Ты еще и голос подавать вздумала? – снова напустилась на нищенку датская принцесса. – А знаешь ли ты, что у нас на родине считается дурным знаком, если попрошайка стоит на пути одного из новобрачных?

– А вот у нас наоборот, – прозвучал ответ, показавшийся Ингеборге дерзким. – Коли подаст невеста милостыню убогому человеку, то счастливой окажется свадьба и вся жизнь ее. Негоже тебе, девушка, отмахиваться от обычаев той страны, в которой мечтаешь царствовать.