Владимир Москалев - Мудрый король

– Мужчин становится все меньше, женщин – все больше, – вторила ей Этьенетта. – И каждый вассал норовит пристроить дочку к королевскому двору в расчете на выгодную женитьбу. А двор переполнен. Дамы только и знают, что сплетничают да предаются всяким забавам: играют в шахматы, в мяч, даже в кости. Ставка – чей-то любовник. Он будет спать с той, которая выиграет.

– Бр-р, как это омерзительно, – передернула плечами королева. – Не будем больше об этом говорить. – Она горестно вздохнула. – Мне почему-то опять вспомнился Санлис… Монастырь… Вы обе рядом со мной и этот проклятый дворец, где решалась моя судьба.

Меланда улыбнулась, покачав головой:

– Ты всё думала: вот пришли скорби, вот несчастья, которых нет ни у кого, а Бог уже тогда с любовью посмотрел на тебя и приблизился к тебе, дав совет. Просто ты этого не заметила. Запомни, все, что случается с нами, бывает по промыслу Божью.

– Что ж, возможно, и ты, наверно, права.

– А сколько простых людей шло рядом, чтобы просить короля помиловать тебя! Видишь, как любит народ свою королеву!

– Меланда, расскажи о них, о простолюдинах. Ты ходишь на рынок, заглядываешь в торговые лавки. Что говорят люди? Как живут они в деревне?

Кормилица помолчала, собираясь с мыслями, тяжело вздохнула, точно взвалив на плечи груз неимоверной тяжести, и заговорила:

– Знать живет грабежом, кому об этом не известно? Но мало того, что грабят торговцев, путников, даже паломников, – сеньоры берут незаконные поборы с горожан и жителей деревень. Причем разбой идет с применением оружия. Но иные деревни и города получают так называемые хартии, право свободы. Кое-кто из сеньоров начал понимать, что опустошением собственных земель не наживешь богатства. Но такие хартии мало у кого есть, поэтому там безжалостно обирают народ. Горожане еще как-то защищают себя, а кто защитит серва на его клочке земли? Бедняк измотан и бесправен, с него нещадно взимают плоды его трудов. И главное – незаконно, нагло, по праву силы. Знать – настоящая волчья стая, воронье. Умрет, к примеру, отец семейства, а барон тут же отбирает у осиротевших детишек последнюю корову. Что ж они? Обречены на смерть. Кто выживает, идет в город просить подаяние. А пиявки начинают сосать других – и вот следующее семейство разорено. Доколе же терпеть бедняку? Так недалеко и до бунта. Убьют, конечно, но не все ли равно – днем раньше или позже настигнет смерть.

– Разве и у нас так? – напряженно спросила Изабелла. – Я уверена, Филипп не допустит такого издевательства над людьми.

– На наших землях, конечно, меньше: короля побаиваются, он тотчас накажет злодеев. Но вот в других графствах… Рассказывали как-то на базаре следующую историю. Один чиновник предложил своему хозяину способ обогатиться, продавая… что бы вы думали, мои милые? Солнце! А ведь его Господь дал всем людям.

– Как же это можно продавать солнце, кормилица?

– Сейчас расскажу. Многие люди, когда отбеливают полотно, оставляют его сушиться на солнце. Если брать всего лишь по десять денье за каждый кусок полотна, то можно быстро обогатиться. Вот так этот граф и стал продавать солнечные лучи.

– Доберется же мой Филипп до этого графа! – в негодовании взмахнула кулачками юная королева.

– А вот еще одна история, – продолжала Меланда. – Помнится, это было в Перигоре. Живет там какой-то мелкий барончик, настоящий зверь и убийца. Грабит Церкви, нападает на паломников и зверствует к тому же. Как-то он запер в одном монастыре около ста мужчин и женщин, а потом повелел отрубить им руки и ноги и выколоть глаза.

– Но за что же? – ужаснулась Этьенетта. – Что они ему сделали?

– А ни за что, просто так, из озорства. Говорю же, зверь кровожадный. Да и женушка его под стать муженьку. Ведь что учудила, проклятая! Мучила женщин. Отрезала им груди и вырывала ногти, чтобы они не могли работать. Такое вот доставляла себе удовольствие.

– Почему же Бог не покарал этих злодеев? – вскричала Изабелла. – Разве Он не видел? Ответь, кормилица, отчего Господь не наказал этих убийц за их злодеяния?

– А может… – Меланда приглушила голос, подвинулась ближе к королеве. – Может, Ему было приятно смотреть на это? Не зря ведь еретики называют Бога-отца жестоким и кровожадным.

– Боже мой, кормилица, что ты такое говоришь! – замахала на нее руками Изабелла. – Да ведь об этом даже подумать – и то грех! Хорошо, что тебя не слышит святая Церковь, не миновать бы тебе тогда костра.

– Отчего же тогда Он допускает войны, в которых гибнут многие сотни людей? Отчего Он сделал бедняка бесправным и позволяет, чтобы над ним безжалостно измывались? Отчего насылает на людей засуху, голод, чуму? И не потому ли бедная Эрвина перестала уверовать в Него, ибо убедилась, что Он ничего не может, потому что не хочет и не умеет?

Королева и ее статс-дама в страхе осенили себя крестным знамением.

– А крест, – в ответ на это зловеще произнесла кормилица, поглядев по сторонам, – не символ ли проклятия, ибо на нем Иисус принял муки смертные?

В будуаре повисла тишина. Ветер ереси закружил вокруг двух дам. Безмолвно и с ужасом взирали они на кормилицу, словно не она, а сама графиня Эсклармонда, разделявшая учение катаров, сидела перед ними.

– Но и это еще далеко не всё, о чем я хотела поведать, когда заговорила о жестокостях мерзких графов и баронов, – продолжала Меланда. – Слышала я, живет где-то на юге рыцарь, который бросал своих пленников в подземелье и оставлял там погибать от голода, если они не могли заплатить ему выкуп. Как-то он захватил в плен отца и сына. И что, вы думаете, он сделал, когда те поклялись ему, что не имеют средств на выкуп? Он заставил отца повесить собственного сына.

Изабелла и Этьенетта вскричали от ужаса, побледнев и схватившись руками за голову. Все что угодно могли они представить себе, но только не это. Ведь чтобы такое сотворить, надо быть палачом, дикарем, надо вообще не иметь сердца!

Рассказчица прибавила:

– Таков же Бертран де Борн, всем известный трубадур. Любит войну, потоки крови, сам воюет, берет пленных, мучает их и при этом ненавидит простолюдинов, считая их мусором, людьми низшей расы. Да ведь он вам знаком, часто гостит при дворе. Песенки поет, а сам дикарь дикарем.

– А ведь он и в самом деле был у нас! – досадливо поморщилась Изабелла. – То-то мне сразу не понравились его мерзкое лицо и наглые манеры. Запрещаю ему отныне появляться во дворце! Скажу Филиппу, пусть гонит его отсюда! И, как нарочно, он сочинил плач по Джеффри, которого мой муж любил. Негодяй, лицемер, бессовестный стихоплет!

– Успокойся, дорогая, король и без того скоро выгонит из дворца всех этих певцов, которых называет бездельниками, – успокоила ее Этьенетта. – Видела я, как он всякий раз хмурится, когда они приходят сюда со своими сирвентами и канцонами.