Владимир Москалев - Мудрый король

Архиепископ стал оправдываться, сбивчиво объяснять, что Церковь осуждает образ жизни рыцаря, предает проклятию, налагает интердикты, но никого этим уже не удивишь. Не боятся дворяне ни адовых мук, ни кары небесной. Невзирая на все запреты, устраивают турниры свои, часто оканчивающиеся смертельным побоищем. Рыцарю скучно сидеть без дела, он должен постоянно держать в руке меч или копье, оттачивать свое воинское мастерство. Он рожден воином, ничему другому его не учили, и жизни иной, кроме как охотиться и мчаться на коне, махая мечом, он себе не представляет.

– Ваши рыцари распутники и пьяницы, – подал голос один из кардиналов, – жизнью своей грязной они бесчестят свое имя и ремесло. Отвагу свою они утопили в бочке с вином и растеряли в постелях шлюх. А храбры они только с беззащитными, особенно со святыми отцами и простолюдинами, которых грабят и убивают без разбору.

– Бесами одержимы рыцари франков, – произнес другой кардинал. – Мечтанием обогащения и корысти настроили бесы Иуду предать Господа нашего.

– Не почитают Церковь, не уважают священников, хулят веру! – подлил масла в огонь третий. – Враг света мрачный сатана своей злой деятельностью преграждает проникновение лучей света Христова в души человеческие. Слышал я, смеются франкские рыцари над проповедями, монахами, над святыми реликвиями.

– Нет, почему же, – стал защищаться архиепископ, – они почитают реликвии, совершают паломничества к святым местам и проклинают еретиков…

– Это благочестие во имя веры проявляется у них лишь во время болезни или на смертном одре. Угрызения совести – вот как это называется. Ибо кем стал владелец замка – граф, барон? Если раньше он бился на турнире в честь дамы сердца, то теперь он разбойник с большой дороги – грабит церкви, ворует коров, баранов и овец. Если прежде его восхваляли за прекрасный удар копьем и пели в его честь балладу, то теперь проклинают и жалуются на него королю. Ведь до чего дошло! Грабят герцоги, сами короли. Всем известный трубадур де Борнель был обобран до нитки, когда возвращался от кастильского двора. И кто же его ограбил? Сам наваррский король Санчо Сильный!

– Замирает торговля, чахнут города, – подал голос еще кто-то. – Кто же пустится в путь с караваном, если князь и барон безжалостно грабят купцов на всех дорогах! А помимо того нещадно обирают жителей деревень и горожан.

– Все это касается Франции, – снова обратил папа свой взор на представителей французского духовенства, – в других странах, в Германии, например, не наблюдаются такие возмутительные беспорядки и безбожие. Но довольно перемалывать кости франкским рыцарям, – чуть смягчив голос, оглядел он свой конклав, – не для того мы здесь собрались. Гробу Господню грозит снова оказаться в руках у неверных – вот чем надлежит отныне занять умы. Принять крест и выступить в поход против врагов Христа – первейшая задача рыцарства, возможность избежать наказания за свои грехи, ибо всем собравшимся они будут отпущены Церковью. Ради великой цели Святому престолу придется помириться с Фридрихом Барбароссой, который стремится к господству над Италией. А в отношении крестового похода мною будет составлена булла, где Святой престол призовет монархов прекратить междоусобицы и объявить семилетнее перемирие. И анафема рыцарским турнирам будет там! Буллу повезет легат, который поедет вместе с франкским духовенством.

Ни папа Григорий, ни его конклав не знали еще, что в то самое время, когда оглашалось в Латеране письмо прецептора, уже пал Иерусалим. 20 сентября Саладин осадил святой град, который некому было защищать, а 2 октября армия мусульман ворвалась в город и устремилась к храму. И не помогли молитвы королевы, монахов и священников. «Не услышал Иисус Христос ни одной из этих молитв, произнесенных у Гроба Его, – пишет сирийский франк, – ибо низость, стяжательство и разврат, царившие в городе, не позволяли мольбе дойти до слуха Господа».

«Под страшный рев, – пишет местный аббат, – ворвались мусульмане в храм Господень и провозгласили закон Магомета. Вошли они туда, где Преславная Дева Мария возложила Сына Божьего на руки блаженного Симеона, и туда, где Господь судил женщину, уличенную в прелюбодеянии. Потом, желая опозорить христиан, с громким криком и смехом они низвергли золотой крест с вершины здания и протащили его на веревках по городу». Не прибавил еще аббат, что два дня неверные прилюдно попирали крест ногами, вываливали в грязи и били палками.

После падения Иерусалима тамплиеры вместе с королевой Сибиллой и патриархом Ираклием перебрались в Антиохию, куда перенесли главную резиденцию своего ордена. Обо всем этом главный прецептор написал королю Генриху II, но письмо дойдет до него только в январе 1188 года.

Эту последнюю новость, потрясшую весь христианский мир, папе Григорию уже не довелось услышать. 17 декабря он неожиданно умер в Пизе, куда отправился для организации флота в помощь крестоносцам.

Едва весть о падении Иерусалима пришла в Европу, во всех городах раздались призывы проповедников к новому походу в Святую землю. Генрих и Филипп, два короля, два непримиримых врага, тотчас помирились и поклялись возглавить поход. Принимали крест, воодушевляясь, торопясь, рыцари всех трех королевств – французского, английского и Священной Римской империи. Однако не прошло и трех месяцев, как рыцари, что называется, «попадали с небес на землю». Их монархи на нужды похода придумали ни много ни мало как обложить воинство налогом: десятой частью его доходов и движимого имущества – «саладиновой десятиной». Иные скрепя сердце выкладывали денежки, рассчитывая возместить ущерб безудержным грабежом, и ради этого закладывали свои доходы или владения у монахов или евреев. Так, фьеф можно было заложить за цену от 50 до 10 ливров; эти деньги нужны были участнику похода на экипировку. Чтобы их добыть, знать пускалась во все тяжкие. Герцог Гуго Бургундский, например, отдал своему кредитору графство Лангрское; чтобы получить несколько сот ливров, тот же герцог освободил от обязанностей военной службы жителей Дижона.

Однако многие отказывались от грабительского, по их мнению, побора. Причина проста: денег и без того в обрез (как, впрочем, всегда), а тут еще отдавай десятую часть! И религиозный пыл поугас. Почувствовав это, нашли компромисс: тот, кто идет в поход, не платит десятину. Этаким «крестовым наемничеством» можно это назвать.

В мае король с двором возвращался с охоты по дороге из Ланьи. Венсенский лес изобиловал дичью, и у каждой охотницы сидел на руке сокол. Птица эта – символ знатности дамы.

Придворные ехали позади, в полусотне шагов, – они знали, что король любит поболтать со своими друзьями. Нынче тема одна – крестовый поход. Послушаем мнения об этом самого Филиппа и его приятелей.