Эптон Синклер - Жатва Дракона

III

Для la patrie было нелегко понять, что его самая важная политическая партия с несколькими миллионами приверженцев ушла в "подполье" и выступала против национальных интересов. Красные были самыми неутомимыми пропагандистами, и везде, где на фабриках рабочий роптал на 72-часовую неделю, был "товарищ", шептавший: "Это еще одна капиталистическая война". В траншеях для солдата, жаловавшегося на однообразную пищу и компенсацию в два с половиной цента в день, всегда находился кто-то, кто мог бы направить его горечь против этих грязных свиней, не немцев, а политиков дома.

И, конечно же, вражеские агенты работали день и ночь. Немцы по национальности в этом не участвовали, но они создали сложную машину и назначили на свои места французов. Ланни знал многих из этих людей, и он знал, как приходят деньги через Швейцарию, Бельгию и другие нейтральные страны, в том числе и из страны Ланни. Банк международных расчетов в Цюрихе все еще функционировал, и у бизнесменов остался почетный девиз "бизнес как обычно". Французская продажная пресса все еще получала свои "конверты", и даже были газеты, которые не имели спроса, но печатались большими тиражами и раздавались бесплатно. Излишне говорить, что все они звучали гуманным образом, подчеркивая тот факт, что война - очень злая вещь, и что матери любят своих сыновей и не любят, когда их убивают ради les bellicistes , поджигателей войны, в основном политических авантюристов и торговцев смертью.

В первые дни нападения на Польшу французские войска выдвинулись к долине Саар, используя изощренный способ обезвреживания мин, пуская впереди войск стада свиней. Немцы отступили без сопротивления. И после того, как Польша была вычищена, французы задумались и поняли, что их превосходят численностью и атаковать германские укрепления будет очень дорого. Генерал Гамелен, командовавший войсками, вспомнил свое собственное предупреждение и вернулся под защиту своего Мажино.

Немцы назвали свою операцию в Польше блицкригом. Теперь же публика во Франции и Великобритании дала название типу своей войны. Это был Ситцкриг. Полгода такой войны твердо оставил в сознании солдат мысль, что надо удобно устроиться, а враг пусть решает свои проблемы и проливает кровь. В конце концов, были худшие вещи, чем сидеть в казематах, курить сигареты и спорить о том, кто виноват в войне, и какой лучший способ выбраться из нее. Приходили почта и газеты. Кроме того, появилось множество других публикаций, никто не был уверен, откуда они, но их передавали из рук в руки, что было забавно и вызвало дискуссию. Ланни видел образцы. Например, листовку с изображением британского Томми и под ним вопрос: "Где твоя жена?" Если посмотреть листовку на просвет, то получишь ответ, там была обнаженная женщина в руках Томми. Это могло вызвать беспокойство в голове французского солдата, поскольку было хорошо известно, что британская армия взяла на себя большую часть Северной Франции. Они не воевали. И время от времени появлялась листовка с вопросом, кто собирался вывести англичан из Франции и когда? Разве они не захватывали французские порты в прошлых войнах и оставили их за собой? Кто не слышал эту фразу, коварный Альбион?

IV

Об этой подпольной литературе Ланни узнал больше в Шато де Брюин, когда он проводил там свой уик-энд. Оба сына отсутствовали. Дени сын был штабным офицером в штаб-квартире около бельгийской границы, а Шарло был офицером войск резерва за крепостями Бельфор. Старший брат решил, что войну нужно вести независимо от политических последствий. Но Шарло все еще был фашистским мятежником, совершенно неприрученным. Он был склонен к умиротворению, и если бы это было невозможно, то желал победу Гитлеру, чтобы подавить рабочее движение и поставить нужных людей на управление Франции.

Робби Бэдд написал своему деловому партнеру, сказав, что Ланни будет посредником между ними в военное время. Поэтому Дени говорил свободно, излагая свои тщательно продуманные идеи. Цивилизация во Франции должна быть спасена тем же методом, который использовался в Испании. Коррумпированная и порочная "Третья республика", созданная насилием толпы, должна быть свергнута, и католический диктатор, такой как Франко, должен взять на себя ответственность за страну. В настоящее время война идет не с иностранным врагом, а идёт гражданская война, как в Испании. Гитлер и Муссолини помогли там и помогут и здесь, и это единственный способ справиться с этой задачей. Тот факт, что Гитлер заключил сделку с красными, ничего не значит, кроме того, что он хотел обезопасить свою восточную границу на время. Фюрер был непримиримым врагом большевизма и не перестанет им быть, как только у него освободятся руки. Дени получил личные заверения в этом от Курта Мейснера и Отто Абеца, графа Герценберга и других культурных и тактичных немцев, которые проживали в Париже.

Особенно заинтересовался Ланни откровением Дени о деятельности своего младшего сына. Армейский пост Шарло был близок к швейцарской границе, и это было не случайно, а было запланировано. Около пятисот офицеров были замешаны в заговоре Кагуляров год или два назад, и многие из них теперь потворствовали контрабанде напечатанных в Германии листовок через швейцарскую границу и их распространению в войсках. Дени заявил: "У красных было своё 'подполье' в Германии, и они отправляли в литературу из Франции последние шесть или семь лет. Теперь мы вырвали лист из их записной книжки".

Ланни предположил, что это опасное дело в военное время. Но отец сказал Нет, они стали слишком сильными, чтобы их преследовали. У них было слишком много друзей в парламенте и в кабинете. Власти арестовали Марселя Дита за распространение антивоенной литературы, но не осмелились привести его в суд. Несколько высокопоставленных генералов сочувствовали мятежникам, в их числе был маршал Петен, который теперь находится в Мадриде в качестве французского посла, пытаясь там разработать с немецким послом условия, на которых эта идиотская война может быть доведена до конца. Как только это будет сделано, свергнуть правительство будет легко.

V

Ланни уделял пристальное внимание этому упрямому и элегантному французу, членом семьи которого он был уже почти два десятилетия. Дени шёл девятый десяток. Он выглядел усохшим стариком, но его лицо не было слишком морщинистым, и до сих пор никто никогда не мог сказать, что он не является образцом парикмахерских и портновских искусств. Он значительно увеличил свое богатство с тех пор, как его знал Ланни, и, видимо, его общественное положение не пострадало от нескольких месяцев мученичества в тюрьме. Ланни подумал, уменьшил ли возраст его интерес к его особым сексуальным удовольствиям? Он рассказывал о делах других людей, и его яркие темные глаза мерцали, а морщины вокруг его рта углублялись в усмешку. Он воспринимал эти удовольствия как свое право, так же, как на свое богатство и на свое положение главы одной из "двухсот семей", которые управляли Францией. Странно, он знал, что эти семьи существуют, и говорил о них свободно, но он воспринял этот термин как оскорбление, фигуру речи ненавистных классовых врагов, движимых самыми низкими импульсами зависти и жадности.