Эптон Синклер - Жатва Дракона

XIV

Ланни разгрузил один карман за другим в руки своего друга. Они боялись привлечь внимание к себе, стоя слишком долго, даже в тени деревьев. Монк сказал: "Удачи". Затем, как запоздалая мысль: "А как насчет нашего друга Лорел Крестон?" Теперь была очередь Ланни подчиниться "правилам". Он, конечно же, не должен говорить, что помог непокорной писательнице бежать из Германии, или что она была гостем в доме его матери. Он никогда не лгал, когда это было возможно, поэтому он ответил осторожно: "Последнее, что я услышал от нее, она собиралась уехать в Нью-Йорк". Затем он добавил: "А как насчет вашей семьи?"

– Я сказал им переехать в юго-западную Францию, где они должны быть в безопасности, по крайней мере, на некоторое время. Конечно, их могут интернировать, у меня нет связи с ними.

– Хотел бы я помочь вам, товарищ, но вы знаете, как это.

– Я точно знаю, как это происходит. Дело на первом месте. Дело - это все. Если мы проиграем, в Европе не будет места, где мы с вами можем скрыться, и за очень короткое время в мире не будет такого места.

"Я согласен с вами", – сказал Ланни. Он подумал, а потом продолжил: "Будет ли шанс узнать, когда вермахт планирует выступить против Франции?"

– Есть очень хороший шанс.

– Хорошо, есть французский художник военных сцен, Мейссонье. Когда вы точно узнаете, когда это произойдёт, напишите мне, что у вас есть одна из его работ. Можно сказать, что у вас есть право выбора, неделя или месяц, или какое бы то ни было время.

"Боюсь, это будет недолго", – сказал Монк. Затем он протянул другу руку и прошептал: "Пока, товарищ!" И скрылся в темноте.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Искры устремляются вверх

82

I

Прибыв в свой парижский отель, Ланни первым делом заказал свой перелёт в Лондон на более позднее время. Затем он заперся в своей комнате, сел на свою маленькую пишущую машинку и отстучал новости, которые он считал более драгоценными, чем все драгоценности в мире. Он поместил их в двойной конверт, как обычно, и адресовал их американскому послу. Он не отправил конверт из отеля, а вышел его на улицу и опустил его в почтовый ящик. Его доставят авиапочтой, но может пройти три или четыре дня, пока он попадёт на глаза Ф.Д.Р., и это может быть слишком поздно.

Ланни мог быть уверен, что президент передаст это предупреждение в посольство Норвегии, но прислушаются ли они к нему? Кто-нибудь в эти дни когда-либо делал бы что-нибудь, пока всё не становилось слишком поздно? У агента президента возникло глубокое недоверие ко всем чиновникам и бюрократам. Каждый в своем удобном кабинете был похож на крота в своей норе и глядел на мир глазами крота. Как могло быть иначе, когда в обитатели кабинетов попадали только лица, которые считали, что мир будет оставаться прежним, и кто был нанят, чтобы всё шло именно так?

Но что мог сделать Ланни? В этом городе не было ни одного человека, которому он мог бы передать свою страшную тайну с надеждой, что это приведет к действиям. Он мог бы пойти к Полю Рейно, который только что заменил Даладье на посту премьер-министра и сказать: "Я знаю это". Ответ будет следующим: "Откуда вы это знаете?" И что он мог сказать тогда? Никакое действие не может быть предпринято без обсуждения в Кабинете. И что бы этот резкий маленький адвокат сказал своим коллегам? – "У меня есть конфиденциальный агент, которому я доверяю"? Сразу пойдут слухи. У премьер-министра есть конфиденциальный агент, и кто это может быть? Как долго это будет продолжаться, пока какой-то секретарь не скажет: "Мсьё Бэдд, американский искусствовед, был с ним час или два назад"? И сколько времени пройдёт до того, как немецкие шпионы поймут этот намёк?

А пока Ланни вышел на улицу и шёл пешком, пока не добрался до магазина канцелярских товаров, и там он купил чрезвычайно элегантный лист бумаги с соответствующим конвертом. Он не стал использовать свою пишущую машинку, а прогулялся к месту, где их давали в аренду. Он предложил заплатить за аренду достаточно много, чтобы написать короткую записку. И ему сказали, что за это не будет никакой платы. Он сел за машинку и начал:

"Сэр. Следующая информация поступила непосредственно из Германии от источника, который до сих пор никогда не ошибался. Немцы намерены вторгнуться и захватить все порты Норвегии в течение ближайших нескольких дней. Они рассчитывают на хитрость и внезапность. Некоторые корабли в направлении северных портов уже пути..."

Ланни привык к пишущим машинам и иногда мог поднимать глаза, когда печатал. Он даже мог оглянуться, услышав шаги. Так он заметил, что хозяин заведения прогуливался позади него. Когда он был рядом, Ланни положил локоть на письмо, огляделся и улыбнулся толстоватому, кругло-глазому джентльмену своей самой любезной улыбкой. – " C'est un beau jour, monsieur" .

"Qui, oui", – согласился другой, утверждение Ланни не подлежало сомнению.

"C'est une lettre d'amour" 83 , – объяснил сочинитель, все еще любезно.

Такому призыву к французской галантности нельзя было не уступить. "Pardon, monsieur" , – посмеиваясь, сказал человек и отошёл.

Ланни убрал локоть, и продолжал стучать: "Автор этого письма не осмеливается подписать свое имя, потому что, если он это сделает, то его жизни может угрожать опасность. Предупредите своё правительство и посоветуйте ему тщательно осматривать все суда любого характера, которые пришли с юга и с Балтики в течение последних нескольких недель". Он подписал это словом "Друг" и адресовал его послу Норвегии в Париже, джентльмену, с которым он не имел чести встречаться. Он плотно закрыл письмо, наклеил марку и бросил в почтовый ящик. И это все, что он мог сделать в Париже.

II

В аэропорту Кройдон Ланни позвонил Рику в Плёс . Они договорились о месте их встречи, и все, что сказал Ланни, было: "Я хочу тебя видеть". Рик решил не рассказывать даже членам своей семьи об этом звонке. Ланни приехал в город и на несколько часов закрылся со своим другом в комнате, который последний снял в удалённом отеле.

Ланни не сказал: "Я только что приехал из Швейцарии, и там я узнал вот это". Он сказал: "У меня есть вот такая информация, и ей нужно доверять. Что мы можем с ней сделать?"

Проблема была действительно сложной. Рик не мог ничего сделать от своего имени, потому что было слишком много людей, которые знали, что он является другом Ланни или был. Сейчас Рик редко говорил о своем американском друге и то только в тоне печали. Но даже при этом люди думали о них вместе, и все, кого они знали. Какой-нибудь гестаповский агент, завербованный в Лондоне несколько лет назад, может встречаться с друзьями Рика на чаепитиях и собирать разные сведения о нем. В течение шести лет он служил источником анти нацисткой информации. И мог ли он продолжать это дальше? Считать такое преступлением, но, конечно же, нет!