Луиджи Малерба - Итака навсегда

Старый Лаэрт приподнял свою шапку из козьей шкуры, и в глазах его вдруг загорелись искорки волнения.

— Это действительно Итака, злополучная земля, попившая в руки жестоких людей, сделавших супругу Одиссея пленницей в собственном доме. Но скажи, не слышал ли ты, что сталось с моим сыном Одиссеем, после того как вы покинули Трою? Могу ли я еще надеяться, что в один прекрасный день он тоже высадится здесь, на Итаке, или мне остается только оплакивать его как жертву злобного океана пли диких зверей в неведомых землях?

— Прошло пять лет, — ответил я, — с тех пор, как Одиссей пристал к острову Тринакрня и его люди нанесли оскорбление Аполлону, убив быков из священного стада бога Солнца. Об этом мне поведали рыбаки из тех мест, куда буря занесла и мое судно. Но последние известия об Одиссее я слышал на острове феаков, откуда он, судя по всему, направляется сюда, на Итаку.

Услышав это, старый Лаэрт оцепенел и не сказал больше ни слова. Из глаз его потекли слезы. Тут уж я не смог удержаться и крепко обнял своего старого отца.

— Это я, твой сын Одиссей, о котором ты плачешь и который возвратился на родину через двадцать лет после ухода на Троянскую войну. Теперь, отец, перестань плакать, потому что гнусные женихи, расположившиеся в нашем дворце, уже низринуты к теням Аида. Мы с Телемахом при помощи двоих наших пастухов расправились с ними.

Старый Лаэрт посмотрел на Телемаха, потом перевел растерянный взгляд на меня.

— Как можно поверить в такое? Как вы могли их убить? Я знаю, что женихов много, все они молоды и хорошо вооружены.

Я гордо ответил:

— Женихов больше нет, Телемах может тебе это подтвердить, но нам теперь надо опасаться мести их родных и друзей.

— С трудом верится в это. Неужели боги посылают мне такую радость, да так неожиданно, после стольких лет мучений? Прошу тебя, назови мне какую-нибудь примету, чтобы я признал в тебе своего любимого сына Одиссея. Глаза мои ослабели, и я не могу на них положиться, но прошу тебя, дай мне какой-нибудь особый знак или скажи что-нибудь такое, о чем можем знать только мы с тобой.

Тогда я показал ему ногу со шрамом.

— Помнишь, отец, глубокую рану, которую нанес мне кабан во время охоты на горе Геликон? Но если этого мало, могу сказать тебе, что незадолго до моего отплытия на Троянскую войну мы вместе с тобой посадили десять яблонь и сорок деревьев инжира, чтобы потом можно было сушить их плоды в печи и заготавливать на зиму.

— Вообще-то сорок яблонь и десять инжирных деревьев. Но цифры за столько лет можно и спутать. Теперь я признаю тебя своим сыном Одиссеем.

С этими словами старый Лаэрт обнял меня и осыпал поцелуями. Потом он приказал слугам приготовить богатую трапезу и много вина, чтобы отпраздновать возвращение сына. Но Телемах молчал и не разделял радости старика.

— Пусть он и стар, — сказал он мне, — но все же отец не сразу узнал сына, как жена не узнала мужа. Сколько бед натворили долгие годы отсутствия Одиссея!

По голосу Телемаха я чувствовал, что сомнение проникло в его душу, как яд. Почему он не хотел, чтобы я сразу же раскрылся перед старым Лаэртом? Конечно, потому, что ему надо было видеть, как тот меня сам узнает. А он меня не узнал. Потом я показал ему шрам, который Пенелопа не сочла доказательством, и сказал, сколько фруктовых деревьев мы посадили перед моим отъездом, но напутал в счете. Кстати, и об этих фруктовых деревьях Одиссей мог рассказывать друзьям в долгие ветреные ночи под стенами Трон. Подозрения Пенелопы передались теперь и Телемаху. Кому нужны объятия и слезы старого Лаэрта и мои сомнительные воспоминания, если сначала Пенелопа, а теперь и Телемах не признают меня Одиссеем? Какие еще приметы должны оправдать мое присутствие на Итаке -этой обители бесконечных слез?

Во время трапезы до нас донеслись с улицы разъяренные голоса, и мы быстро схватились за оружие. Даже старый Лаэрт взял в руки острый меч.

На улице глашатай Медонт и певец Терпиад пытались успокоить группу вооруженных людей, которые искали Телемаха, чтобы отомстить ему за смерть женихов. Но красноречивее слов двух наших подданных оказалось оружие, которым мы пригрозили смутьянам.

Я сбросил с себя нищенские лохмотья и заговорил твердо и уверенно:

— Нам удалось одержать победу над молодыми и сильными женихами, а уж вас-то мы наверняка потопим в крови. В доме есть еще вооруженные слуги. Если вы будете угрожать нам оружием, они придут к нам на помощь.

Смутьяны, не осмеливаясь приблизиться к нам, стали о чем-то переговариваться. Тогда я, стараясь склонить их к миру, снова заговорил:

— Мы не потребуем от вас расплаты за скот, забитый для пиров, и позволим забрать своих покойников. Можете похоронить их с почетом. Но любая попытка решить дело войной пробудит наш гнев, и новая кровь прольется на иссохшую землю Итаки. Думайте сами. Займитесь лучше мертвыми, сплетите для них миртовые венки и проводите с миром в последний путь, а потом без шума разойдитесь по домам. И знайте, что отныне не я, Одиссей, буду царем Итаки. Вашим господином будет мой юный сын Телемах, которому я уступаю и трои, и право управлять островом так, чтобы на нем господствовали мир и согласие.

Слова мои, похоже, утихомирили толпу, и она в молчании отхлынула от дома Лаэрта.

Телемах подошел ко мне, чтобы узнать, действительно ли я готов отказаться от властвования над Итакой, или это просто военная хитрость, рассчитанная на умиротворение горожан.

— Поскольку я решил покинуть остров и дом. где меня отвергает собственная супруга, царем будешь ты: ведь Итака не может остаться без правителя.

— Но Пенелопа в горе от твоего ухода. Ты не можешь причинить ей еще и эту боль.

— Она, по-твоему, в горе от ухода бродяги, для которого заказаны сандалии, чтобы он поскорее убрался отсюда? Мы избавили ее от женихов с огромной опасностью для собственной жизни, но не знаю, действительно ли в глубине души Пенелопа рада, что ее освободили. У тебя есть все основания быть довольным. Но Пенелопа? Ты не забыл, что сам согласился держать наш план в секрете, опасаясь, как бы она не проговорилась о нем Антиною, Эвримаху или кому-нибудь еще из женихов?

— Прошу, — сказал тогда Телемах, — возвратись во дворец, где плачущая Пенелопа ждет тебя. Пожалуйста, отец мой Одиссей.

Какая невинная хитрость — назвать меня отцом Одиссеем. Значит, несмотря на свои сомнения, Телемах готов принять меня в своем доме как отца, лишь бы не огорчить Пенелопу.

Мы оставили так и не выпускавшего из рук оружия старого Лаэрта со слугами в доме за городскими воротами и молча направились в сторону дворца.

Телемах пришел ко мне в покои сказать, что Одиссей вернулся. Он признался также, что старик Лаэрт не узнал сына и теперь он сам опасается, как бы нам не оказаться в руках мошенника, который, наслушавшись рассказов Одиссея у стен Трои, теперь выдает себя за царя Итаки. Бедный Телемах, за несколько дней он и обрел и потерял отца.