Бямбын Ринчен - Заря над степью

Как только открылись прения по докладу председателя бага, слово взяла Восточная бабушка. Оглядев собравшихся, она остановила свой взгляд на Дуйнхаре.

— У правды железное лицо, — начала свою речь Восточная бабушка. — Хочется мне здесь перед всеми вами сказать несколько горьких слов Дуйнхару. Послушать его, так во всей поднебесной нет слуги народной власти, равного ему. А присмотритесь, добрые люди, к его делам, и вы увидите, что рот его говорит одно, а руки делают совсем другое. Начнем по порядку. Шерсть государству не сдал, спекулирует скотом — нажиться спешит на войне. Сам зло сеет да еще и народу мешает добро творить. Когда люди повели коней в приемную комиссию на продажу, чтобы Красной Армии помочь, что, вы думаете, Дуйнхар говорил? Пусть, говорит, лучше коней волки сожрут, чем посылать их на фронт. Скажи, говорил ты такую гадость?

Дуйнхар покраснел.

— Я не подумавши, спьяну сболтнул, — пробормотал он.

— Ты не юли. Что у трезвого на уме, у пьяного — на языке, — донимала его Восточная бабушка. — Дуйнхар всех нас опозорил. Неужели мы это и дальше будем терпеть? Да грош нам цепа будет, если мы всем багом не справимся с ним! Если ты не с нами, значит, против нас — вот что мы должны ему сказать!

Восточную бабушку горячо поддержал Самбу.

— Я предлагаю вынести Дуйнхару и всем подобным лодырям суровое общественное порицание и в постановлении перечислить их всех по именам.

Со всех сторон закричали:

— Правильно, правильно! А когда будут читать постановление, пусть они выслушают его стоя.

Дуйнхар вскочил, как на пружинах.

— Хорошо.

Старый цирик Ендон дернул его за плечо.

— Да ты посиди. Успеешь еще постоять. Постановление-то ведь еще не зачитывают! А бабкины слова навек запомни.

Неожиданно подняла руку тетушка Баджи.

— Дайте и мне слово сказать!

— Говори, — откликнулся председатель.

— Хоть и говорят у нас: имеющий детей да не хулит чужих, но хочется мне при всем честном народе сказать о Мэндэбае, сыне моей соседки Халтар. И года не прошло с тех пор, как умер отец Мэндэбая, а поглядите-ка, люди добрые, что в его табунах делается: у всех лошадей спины сбиты. Хотела было тетушка Халтар коня Красной Армии подарить и не смогла: всех коней забраковали. А осенью что было? Все мы помогали тетушке Халтар стричь овец, а чем Мэндэбай в это время занимался? Он домой и глаз не показывал. Ко как только закончили мы стрижку — он тут как тут. Увез шерсть в кооператив и всю пропил. А теперь, поговаривают, он с пастбища втихомолку овец угоняет на пропой да на карты. Можем ли мы спокойно смотреть, как Мэндэбай с пути сбивается? Время ли сейчас пьянствовать?

Собрание поддержало Баджи:

— Верно она говорит, пускай-ка Мэндэбай встанет да послушает, что старшие скажут.

Мэндэбаю впору было сквозь землю провалиться, он побагровел, встал и, опустив глаза, вытянул руки по швам.

А Баджи не унималась:

— Мягкое сердце у тетушки Халтар, вот и разбаловался парень без отца. Но мы не должны допустить, чтобы Мэндэбай безобразничал, как тайджи Джамсаранджаб в молодости.

— Тетушка Баджи, я исправлюсь, — виновато проговорил Мэндэбай.

— Ревсомольской ячейки у нас в баге нет, но ревсомольцы есть. Надо помочь Мэндэбаю стать честным скотоводом. А сейчас, хоть он и обещает исправиться, порицание ему надо вынести. Пусть не забывает: отца у него нет, но люди в кочевье постарше его найдутся. Они ему и на недостойные поступки укажут, и советом помочь не откажутся.

— Золотые слова молвила тетушка Баджи, — одобрительно отозвался старик Шараб. — Ну, кто еще хочет говорить?

Нашлись еще желающие. Досталось от них Дуйнхару и Мэндэбаю по всем правилам. Насыпали им соли на болячки. Потом скотоводы перешли к обсуждению кандидатур передовых скотоводов бага. Строго и требовательно подходили к каждому, чье имя ставилось на обсуждение. Но когда назвали Ширчина и Цэрэн, ни у кого не поднялась рука против них, они были включены в число передовиков бага единогласно. Когда принялись обсуждать кандидатуры делегатов на совещание лучших скотоводов сомона, в числе трех делегатов от бага оказался и Ширчин.

Взволнованный оказанной ему честью, старик встал и с поклоном поблагодарил собрание.

— Мне думается, друзья мои, что мы, делегаты, удостоились чести попасть в число лучших скотоводов потому, что наши жены, сестры и дочери не покладая рук работали вместе с нами. Они и с работой у очага справляются, и нам помогают за скотом ухаживать.

Собрание одобрительно зашумело:

— Верно. Что и говорить. Наши женщины — огромная сила.

Спустя несколько дней Ширчин отправился на совещание лучших скотоводов сомона. Делегаты собрались в клубе сомонной средней школы, в том самом доме, который подарил школе старик Иван.

Председатель сомонного управления читал доклад монотонным голосом, сыпал и сыпал цифрами, и Ширчин скоро устал слушать. Он оглянулся кругом, и на него нахлынул рой воспоминаний. Он знал каждую половицу в этом просторном и светлом зале, и его труд был сюда вложен — ведь он возил тогда лес. Вот на этой сцене его старший сын, сияя от радости, получил из рук деда Батбаяра премию хошунного управления. Сын стоял тогда как раз там, где теперь выступает докладчик. Рядом с председателем сомонного управления сидит директор средней школы и секретарь сомонной партячейки Табхай. Тогда он был начинающим учителем, ревсомольцем, а теперь, гляди-ка, уже пожилой человек, у самого уже дети в школе учатся.

Ширчин взглянул на громадную, во всю стену, карту Советского Союза. Линия гигантского фронта обозначена красными флажками. Как далеко зашли фашисты, стоят уж у самой столицы! Москву кто-то выделил большим алым флажком. На флажке — серп и молот… Грозная опасность нависла над столицей великой страны…

Ширчин поймал на себе взгляд докладчика и смутился: "Наверное, заметил, что я не слушаю…" Заканчивая доклад, председатель сомонного управления предложил совещанию наметить кандидатуру делегата на первое республиканское совещание лучших скотоводов и на мгновение снова задержал свой взгляд на Ширчине.

— Послать дядю Ширчина! — крикнул кто-то с места, все дружно подхватили: — Правильно! Ширчина!

С радостным чувством возвращался домой старый скотовод. Что ни говори, а ведь приятно, когда твой труд ценят. Хотелось еще раз увидеть далекий город, город своей юности, который он не видел с тех пор, как Ургу — Великий Курень, переименовали в Улан-Батор хото — город Красного Богатыря. Но рановато, пожалуй, думать о поездке. Кандидатуры еще будут обсуждаться в аймаке. В баге у себя он оказался лучшим, в сомоне тоже. Ну а как дальше дело пойдет, пока неизвестно. В аймаке может оказаться немало людей более достойных, чем он.