Бямбын Ринчен - Заря над степью

— Конечно! Как хорошо было бы хоть краем глаза увидеть эти добрые времена!.. Ну вот мы и приехали, Иван. Мы теперь здесь живем, — сказал Батбаяр.

У ворот он спешился. Потянув за сыромятный шнурок, растворил ворота и, ведя коня в поводу, вошел во двор. За ним следовал Иван. Во дворе стояло много китайских домиков. За кирпичной стеноп, у дома, расположенного в северной части двора, хрипло залаяла старая овчарка. Из домика справа вышел широкоплечий, рослый молодой человек в тупоносых чахарских гутулах, в подбитом мерлушкой темно-синем дэле с разрезами по бокам. Он обрадованно воскликнул: "Иван-гуай!" — и поспешил взять поводья обоих коней.

Привязав коней, он еще раз сердечно поздоровался с гостем. Иван по-отцовски обнял сына своего друга.

— Ну, брат, ты совсем чахаром [129] Чахары — южномонгольское племя. стал. Гутулы у тебя чахарские, дэл тоже, но сам ты — вылитый отец в молодости. Только в груди немного поуже, да на лице ученость оставила свои следы, прямо не подступись! Захочешь ли теперь иметь дело с нами, деревенскими мужиками? — шутил Иван, с радостью всматриваясь в мужественное лицо Насанбата.

— Ну что вы, Иван-гуай! Как у вас язык только поворачивается! — с притворной обидой ответил Насанбат.

Пагма, приоткрыв дверь и увидав приехавших, обрадованно воскликнула:

— Он, Иван-гуай приехал! — Пагма скрылась за дверью. — Доченька! Быстренько убери все лишнее с кана и застели его ковриком! К нам приехал самый лучший друг отца, — торопливо сказала она своей невестке.

Иван радушно поздоровался с Пагмой и молодой красивой невесткой Чжан-ши. Он уселся на коврике, положенном на как для почетного гостя, и, тюка Пагма с невесткой готовили в кухне обед, он остался с внуком и внучкой Батбаяра. Малыши смело смотрели в лицо незнакомого дедушки. Иван достал из-за пазухи конфеты и высыпал их в подолы малышам.

— Ну вот, Батбаяр, мы и дожили с тобой до внучат. Какое это счастье — внуки, а?

Чжан-ши, неслышно ступая в своих мягких туфлях, принесла закуски, чай, пряники и конфеты.

Иван внимательно наблюдал за учтивой невесткой, любуясь ее ловкими движениями, потом перевел взгляд на детей, уплетавших конфеты и пряники. Дети одеты чисто, в доме было аккуратно прибрано. Иван видел, что Батбаяр и Пагма души не чают в своей невестке.

— Хорошая повестка у тебя, Пагма! — сказал он. — Помнишь, ты когда-то хвалила мою Марью? Ты своей невесткой тоже можешь гордиться!

— Откуда же ей плохой быть? Ее ведь воспитал по кто-нибудь, а уважаемый Чжан. Она нам как родная дочь. Мой старик все беспокоился, что ей на чужбине будет тяжело — и юрта наша не по душе придется, и еда наша не понравится. Вот он взял да заарендовал у знакомых Чжана этот домик. Чжан сам и строил его. И мебель сам сделал, так что Чжан-ши чувствует себя здесь как в родном доме. А мы со стариком тут временно, — нараспев говорила Пагма, ласково поглядывая на невестку, которая стояла тут же, опустив глаза. — Мы с Батбаяром и с внучатами живем вон в той задней комнате. Хотели было поселиться на кухне, да сын и невестка заявили: не позволим, чтобы наши родители жили на кухне. Ну и пока сами поселились там. Но мы долго здесь не пробудем, скоро двинемся в степь. Очень уж скучаем по своему кочевью. Вот только жаль, Насанбату нельзя поехать в свой хешу и, пока жив Лха-бээс, — тихо закончила Пагма и горестно вздохнула.

Комната, в которой они находились, служила одновременно и комнатой для занятий Насанбата, и горницей. На глухой, без окон, западной стене в узорных рамах из черного дерева висели под стеклом две картины, выполненные тушью, и строки из произведений знаменитых поэтов. Искусно сделанные полки были заполнены печатными и рукописными книгами. У окна на маленьком столике стояла чашечка для туши, подставка для кисточки, толстая красная китайская свеча в подсвечнике, лежали книги, черновики, тетради.

— Поди, целыми ночами читаешь?

— Больше пишу, — коротко ответил Насанбат.

— Что же ты пишешь?

— Перевожу с китайского на монгольский разные книги: о происхождении земли, о различных государствах на земле, о животных и растениях. Перевожу историю Древней Греции, Древнего Рима, Египта. В Пекине я даже изучал математику. Придет же когда-нибудь и для нас время учиться. Вот я понемножку и перевожу. Надеюсь, что моя работа пригодится. Этой мыслью и живу. А чтобы заработать на жизнь, днем столярничаю, занимаюсь резьбой по дереву. — И Насанбат смущенно улыбнулся.

Иван посмотрел на Батбаяра и, не скрывая своего восхищения, сказал:

— Складный у тебя вырос сын, Батбаяр. Он и на чужбине не терял времени зря. У нас есть поговорка: не было бы счастья, да несчастье помогло. Не вздумай Лха-бээс принести Насанбата в жертву, остался бы он малограмотным чабаном, как мы с тобой. А теперь посмотри-ка, какой он образованный, позавидовать можно!

— Что образование, когда все у нас остается по-старому, грамотность почета приносит мало, зато страданий — не счесть, — со вздохом проговорила Пагма. — Вон ламы да нойоны считают Насанбата вероотступником. Я хоть и необразованная, да материнским сердцем чую, как тяжко приходится сыну. Ему во сто раз было бы легче, будь он неграмотным чабаном.

— Не горюй, мама. Не вечно так будет. Правда, мы сейчас живем в пятнадцатом столетии старого летосчисления, а вокруг нас все давно уже живут по-иному. Вот и в Китае нет императора. А Монголия все была под властью маньчжуров. То, что сейчас у нас свое государство, это хорошо. Видно, старому приходит конец. И сколько бы Лха-бээс ни изгонял дзоликов, ничто его уже не спасет. Наша армия готовится дать отпор врагам, которые не прочь снова надеть на нас ярмо. А я вот всегда держу наготове свою кисточку, чтобы по мере сил бороться со всем, что метает строить нам новую жизнь.

— Сынок, а ты подумал, что одна головешка не костер, один в поле не воин? Ведь не зря сложили эту пословицу, — тихо сказала Пагма.

Эскадрон получил приказ идти на штурм Улясутая. Поздно ночью кавалеристы добрались до реки Туй и здесь расположились на ночлег; раскинули палатки, начали готовить чай. Ширчин в прошлую ночь оставался сторожить коней и теперь, немного согревшись у огня и поужинав, крепко заснул. Среди ночи он проснулся; шел снег, холодный ветер пронизывал насквозь. Открыв глаза, он с удивлением посмотрел по сторонам: он лежал под открытым небом, палатку кто-то разобрал. А рядом белела большая палатка, которой с вечера не было. Из палатки доносились удары кресала о кремень, а позади палатки кто-то колол дрова.