Бямбын Ринчен - Заря над степью

Китайские купцы, рассчитывая сохранить в те тревожные дни хоть часть своих капиталов и товаров, сдавали их на хранение в монастырское хозяйство за определенную плату. Ну а кроме платы, и казначею, конечно, делались подношения.

Были и такие, что сдавали свои деньги на хранение лично казначею.

"Времена наступили тревожные, никто не может ни за что поручиться. Одна часть Северной Монголии продолжает оставаться под властью маньчжурского императора, другая признала монгольского хана. В такой неразберихе какому-нибудь злоумышленнику ничего не стоит отправить человека на тот свет. По дорогам бродят толпы лихих людей. Только одна темная ночка знает, сколько китайских купцов было убито в неоглядной степи! И кто узнает, кому сдал погибший купец свои капиталы: в монастырское хозяйство или лично казначею?"

Вспомнилось ему вдруг, как накануне капитуляции Улясутая он пустил слушок, что со стороны Урги на штурм улясутайского гарнизона идут грозные чахары, истребляющие китайцев поголовно.

Китайские купцы дрожали теперь не только за свои капиталы, но и за свою жизнь. Да и как им догадаться об обмане, если казначей, выпустив стрелу, спрятал свой лук?

Не раз по наущению казначея "неизвестные монголы" нападали на китайских купцов. Не удивительно, что купцы совсем голову от страха потеряли и чуть что искали поддержки у казначея.

А однажды произошел такой случай: на купца, у которого в это время гостил казначей, напали грабители. Казначей одним словом утихомирил преступников. С той поры казначей в глазах купцов стал настоящим чудотворцем. И из этого он сумел извлечь немалую выгоду, купцы стали еще больше дорожить хорошими отношениями с казначеем богатейшего в аймаке монастыря. Правда, приходилось делать богатые подношения, но купцы считали за счастье сохранить хотя бы часть своих капиталов.

Казначей очень умело использовал создавшуюся ситуацию. Он приобретал в Улясутае по низкой цепе дорогие изделия из камней и слоновой кости, целые кипы роскошных алашаньских ковров или вытканных в далекой провинции Нинься, соболиные и бобровые меха, шелка и все это отправлял в свой монастырь. Даже бывший улясутай-ский командующий попался в его сети: чтобы выручить хоть немного денег на дорогу после капитуляции маньчжурских войск, он вынужден был продать казначею почти за бесценок собольи меха, отобранные им в свое время у урянхайских охотников в погашение долгов.

Китайские купцы настолько уверовали во всемогущество казначея, что многие стали просить его выдать им от имени монастырского казначейства охранные свидетельства не только на имущество, но даже на жизнь. И такие свидетельства казначей выдавал. Кое-кто из купцов попросил опломбировать товарный склады, полагая, что ни один монгол не дотронется до имущества, опечатанного казначеем.

Махинации с охранными грамотами приносили казначею огромные доходы.

Он почти даром приобрел у растерявшихся китайских торговцев Улясутая несколько тысяч овец, верблюдов и лошадей, отобранных ими у населения за долги Ламын-гэгэна и нойонов. В итоге монастырское хозяйство необычайно разбогатело: его стадо теперь насчитывало десять тысяч одних только верблюдов.

По этому-то поводу и шла подготовка к празднику. Во время праздника, посвященного десятитысячному верблюду монастырского хозяйства, на лучшего верблюда должны будут надеть серебряную уздечку.

Казначей считал, что и праздник этот — его заслуга. Это он так умело ведет хозяйство, что поголовье скота с каждым годом все увеличивается да увеличивается.

Пир будет на славу! Для знатных гостей ставится несколько десятков юрт из белоснежного войлока. Заготовлены десятки бурдюков кумыса. В монастырской кухне повара уже целую неделю варят и жарят.

"Я задам такой пир по случаю десятитысячного стада верблюдов, какого глава шабинского ведомства не смог устроить даже в день возведения богдо-гэгэна на ханский престол, — размечтался казначей. — Послезавтра, в благословенный день пятнадцатого числа, в полнолуние, на вожака нашего стада наденут серебряные удила. Верблюд отобран гигантский. Недаром его по всей Халхе называют слоном. Длинная шерсть на шее напоминает гриву льва. Что и говорить, такой верблюд достоин золотых удил. Все убедятся, что казначей неустанными грудами достиг того, что казна гэгэна стала такой же богатой, как казна восьми Намсараев [132] Намсарай — бог богатста. , а шабинаров у него несметное число.

Пожалуй, ради такого случая следовало бы чабанам, табунщикам и пастухам дать по овце. Все они надеются, что хан осчастливит их. Надо подогреть их веру в хана, выдать им кое-что", — продолжал размышлять казначей.

Схватив со стола маленькие счеты, он начал щелкать костяшками и, кончив считать, сокрушенно покачал головой.

"Если этим нищим дать хотя бы по одной овце, и то получается несколько сот голов. А ничего не поделаешь, придется раскошелиться. Прошлой весной они сохранили мне почти весь молодняк, а в конце года нам по дешевке достались две тысячи овец от китайцев. Не обедняем, если и дадим к Новому году пастухам по овце. Есть же поговорка: за пиалу чаю возмещают в тот же день. Вот скоро начнется окот овец, и пастухи, благодарные за дары, будут работать еще усерднее".

Слух о том, что у Ламын-гэгэна устраивается пир в честь того, что стадо достигло десяти тысяч голов, распространился по всей округе. Почетным гостям были посланы приглашения, но на молебен, который обычно служили пятнадцатого числа первого весеннего месяца, приехало много и неприглашенных…

На торжество прибывали со всех сторон кто на чем мог. На многолюдном пиру у Ламын-гэгэна было оживленно. Веселились вовсю, особенно те, кто был посостоятельней. Духовные лица перемешались со светскими. Виновник торжества вызывал всеобщее восхищение. Гигантского роста, с двумя торчащими горбами, покрытый длинной темной шерстью верблюд был великолепен. В торжественной обстановке верблюда-великана заставили лечь и надели на него серебряную узду. После этой церемонии шабинары и гости принялись украшать верблюда хадаками. Нойоны, чиновники, сословная знать, китайские купцы, прибывшие засвидетельствовать свое почтение Ламын-гэгэну, увешивали верблюда длинными хадаками из дорогого шелка разных цветов, а чабаны, скотоводы, охотники и нищие украшали его дешевенькими хадаками.

Вскоре верблюд был весь покрыт разноцветными хадаками. Из-под них едва виднелась его гордая голова, которая напоминала теперь голову дракона, украшавшего крышу монастыря.

Богато одетые ламы — распорядители пира — с поклонами провели почетных гостей в большую белую юрту. Особо почетных гостей встречал сам лама казначей. С учтивой улыбкой приглашал он их в нарядную юрту Ламын-гэгэна.