Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

В селах удивлялись, видя, с какой поспешностью несется армянская конница. Лошади задыхались, падали. Воины садились на новых. Князь распекал отстающих. Пятидневный путь надо было проскакать за два дня. Опоздание смерти подобно…

Густой предосенний туман рассеялся. И предстал высоко на скалах осажденный Алидзор.

Было утро. Сюникский край, открыв свою неповторимую строгую красоту, казалось, хотел пленить турок, смягчить их безжалостные сердца. Однако османское войско, занявшее склоны горы и тесные входы в ущелье, не проявляло интереса к величию горной природы. Измученные непрерывным дождем, шедшим в течение всей недели, турки оживились, стали сушить на кострах одежду, чистить доставленные на мулах орудия. И казалось, под стенами Алидзора стоит не армия, уничтожающая села и города, а мирные кочевники, которые остановились лишь ненадолго на привал.

На небольших горных площадках виднелись остроконечные шатры пашей, на которых красовались бунчуки и военные знамена. Окруженный множеством пашей и европейских военных советников, Абдулла паша стоял на левом берегу реки, на высоком безлесном холме, и, прищурив глаза, глядел на стены Алидзора. Все молчали. Европейские советники удивленно смотрели сквозь желтоватые очки на крепостные стены, которые, казалось, были высечены из скал, и ожидали, о чем спросит у них паша.

А Алидзор словно бы прирос к отвесной скале и с головокружительной высоты своей каменной броней и боевыми башнями будто угрожал врагу, смеялся над ним. На стенах крепости никого не было. Казалось, город безлюден, мертв. Лишь иногда курились бойницы и слышался глухой гул пушечного выстрела…

Паша протянул руку к английскому полковнику. Тот вручил паше свою длинную подзорную трубу и, поклонившись, отступил. Абдулла видел рядом склон, толстые стены, вооруженные пушками башни. Он опустил трубу, сел на подставленный ему складной стул, потрогал мягкими пальцами стекло подзорной трубы и сказал как будто сам себе:

— Неприступно.

— Справедливо сказано, — поклонился англичанин. — Но османский полумесяц развевается над многими такими крепостями.

Паша повернулся и вопросительно посмотрел на своих военачальников.

— Позволь, сераскяр, — попросил командующий конницей Коч Али паша, — и я возьму штурмом это гнездо армян.

Абдулла поднял голову и снисходительно улыбнулся. Перед ним, вытянувшись, стоял широкоплечий, высокий, с приветливым и открытым лицом Коч Али — один из преданных ему военачальников. Кто не знал его дерзости и ненасытной жадности. Всюду он бросался в бой первым, чтобы захватить себе самую жирную добычу.

— Мне известно твое бесстрашие, любимый мой Коч Али, однако твоя конница не сможет карабкаться по этим скалам.

— Мои сипаи еще и опытные камнелазы, мой сераскяр, — не уступал Коч Али. — Они умеют разрушать неприступные крепости.

— Посмотрим, посмотрим, — покачал головой сераскяр и отыскал взглядом мелика Муси, который поспешно выступил вперед и застыл в смиренной позе.

— Сколько войска в Алидзоре?

— Мало, господин сераскяр, — ответил мелик. — Из страха перед тобой большая часть войск Мхитара рассеялась. Князь Баяндур, мелик Бархудар и мелик Шафраз оставили Мхитара, ушли. В городе лишь Мхитар и Тэр-Аветис и с ними две-три тысячи воинов. Но пушек много. В Алидзоре есть мастера, изготовляющие порох.

Паша вновь поднес к глазам подзорную трубу. Долго смотрел на город. Затем опять обратился к мелику:

— Можешь ли отправиться к Мхитар паше и склонить его к сдаче?

Мелик побледнел.

— Пойду, милосердный паша. Но обратно не вернусь. Мхитар меня сразу обезглавит. Я ему ненавистен.

Паша задумался. Вспомнил Мурад-Аслана: «Тысяцкий Тэр-Аветис сочувствует нам. Через него можно сделав многое». Позвал Мурад-Аслана. Тот сейчас же согласился пойти к армянам парламентером. Был убежден, что если не сумеет уговорить Мхитара, то уж Тэр-Аветис послушается его совета. Есть надежда посеять раздор. Тэр-Аветис не станет упорствовать. Да и есть ли смысл упорствовать? Алидзор осажден огромной армией.

Паша написал Тэр-Аветису письмо, пообещав не разорять города, не брать ни одного пленного и назначить его Верховным властителем, если он уберет Мхитара и сдаст город без кровопролития.

Мурад-Аслан облачился в одеяние священника и вместе с турецким юзбаши миновал ущелье с белым флагом в руке, с трудом вскарабкался наверх. Когда достигли городских стен, Мурад-Аслан крикнул:

— Эй, алидзорцы, подымите нас к себе, мы имеем дело к Мхитару.

— А ты не отступник, батюшка, не продал ли еще душу дьяволу? — спросили сверху.

— Зачем мне быть отступником? Паша не принуждает мирных, покорных ему людей становиться мусульманами. Скорее давайте лестницу. Мы — посланники паши.

— Сейчас, сейчас.

Сверху свесили веревочную лестницу. Как только Мурад-Аслан и юзбаши достигли зубцов стены, на головы им надели мешки и повели в какую-то узкую келью. Там мешки сняли. Есаи, уставив руки в бока, с ядовитой усмешкой посмотрел на священника:

— Что поделывает мелик Муси, батюшка? По-прежнему лижет паше пятки?

— Живет в почете, — переодетый Мурад-Аслан испуганно посмотрел на грозного сотника. — Мелик благоразумно подчинился паше. Сделаете хорошо, если последуете его примеру.

— Этого желает твой господин?

— Ведите меня к вашему Верховному властителю, — потребовал Мурад-Аслан.

— Ишь чего захотел, — усмехнулся Есаи. — Верховный властитель играет в шахматы с монахом Мовсесом. Явись сам царь, он не оставит игру на половине. Выкладывай-ка, что тебе нужно.

— Волю паши я сообщу только Мхитару или Тэр-Аветису. Тогда ведите меня к Тэр-Аветису.

— Эге!.. Посмотрите-ка на него, — рассердился Есаи. — Этот паршивый священник хочет видеть самого Тэр-Аветиса. Выкинь из головы и скажи, за сколько сребреников ты хочешь продать нас? — Он поднес кулак к носу Мурад-Аслана, чем поверг его в ужас.

— Сдавайтесь, не то паша сотрет ваш Алидзор! — невольно вырвалось у отступника. Он и юзбаши стали угрожать и требовать, чтобы их представили Мхитару или Тэр-Аветису. Однако Есаи лишь смеялся, а затем велел выгнать их из города.

Мурад-Аслан побежал к стене, к лестнице, но Есаи вдруг погнался за ним и схватил его за шиворот.

— А ну, постой, помазанный, — мягко сказал он. — Ведь я не узнал твоего имени.

— Тэр-Мамбре, — сейчас же ответил священник и, почувствовав недоброе, спросил: — А для чего тебе мое имя?

— Чтобы сказать тикин Сатеник. Пусть в своей летописи упомянет и твое собачье имя рядом с именем изменника мелика Муси.

Челюсть Мурад-Аслана задрожала, глаза расширились. Он быстро повернулся, чтобы взяться за лестничную веревку, однако двое воинов скрутили ему руки и набросили на шею вощеную веревку. Лестницу втащили наверх. На грудь Мурад-Аслану привязали кошку и вздернули вместе с ним. Кошка царапала его лицо, раздирала грудь.