Вальдемар Лысяк - Императорский покер

На одной из двух протянутых в сторону царя рук Талейран держал свою измену, но вот вторая была пустой. В нее следовало чего-нибудь положить, ведь известно было, что Талейран в жизни не подписал чего-либо или не перекрестился без взятки, собирая всяческие sweets и les douceurs (сладости) от всякого вступившего с ним в контакт дипломата, и хотя всегда он объяснял свои измены идеологией, никогда он не осуществлял их задаром. Александр заплатил вдвойне. Во-первых, он согласился по просьбе Талейрана с тем, чтобы любимый племянник герцога, Эдмунд де Перигор, женился на молодой и ужасно богатой принцессе, Доротее Курляндской. Правда, та уже была обручена с Адамом Чарторыйским, но для царя такая преграда была мелочью, так что прекрасная Дорота вышла за любимого племянника герцога Талейрана. Правда, дядя потом забрал ее у племянника и сделал собственной любовницей, сделавшейся впоследствии знаменитой как герцогиня Дино. Это первое — для тела. Для духа Александр вложил в пустую ладонь Талейрана приличную денежную сумму.

Впоследствии уже Талейрану, прошу прощения — "Анне Ивановне", платила уже российская разведка, и сей факт включен в раунд шпионов, о котором речь шла выше. Еще только лишь раз, 15 сентября 1810 года, Талейран обратился к царю с нищенски протянутой рукой. Используя изысканную прозу, достойную Шатобриана, скрещенного с Жан-Жаком Руссо, он написал императору письмо, напоминая про Эрфурт и уведомляя, что за последнее время понес несколько непредвиденных расходов, в связи с чем не имел бы ничего против, если бы государь пожелал подарить ему небольшую сумму, скажем, миллиона полтора франков золотом. Царь ответил в вежливой форме, но в просьбе отказал. И он сам, и его сотрудники Талейрана презирали, называя его "монахом без капюшона" [93].

А не было ли Талейрану стыдно? — наверняка задумались вы. А не было, поскольку этот человек действовал на благо Франции, и вообще-то он ужасно любил Наполеона, уважал его и был ему благодарен. Фомам неверующим предлагаю фрагмент из завещания Талейрана:

"Бонапарт сам поставил меня перед необходимостью выбора между ним и Францией: мой выбор был продиктован чувством долга, устоять перед которым я не мог. И я принял решение, оплакивая невозможность объединения в одном и том же самом чувстве интересов своей Отчизны и интересов Наполеона. Тем не менее, до последнего мгновения я стану вспоминать, что он был моим благодетелем, ибо состояние, которое я отписываю племянникам, в большей части образовалось из того, что я получил от него. Племянники мои не только не должны никогда об этом забывать, но обязаны говорить о том собственным детям, а их дети — своему потомству, чтобы память об этом факте была увековечена в моем семействе из поколения в поколение; чтобы мои непосредственные наследники и их потомки пришли с наиболее действенной помощью ко всякому, носящему фамилию Бонапарт, если бы таковой требовал подобной помощи или поддержки. Таким образом, они самым наилучшим образом проявят благодарность ко мне и уважение к моей памяти".

Наполеон и предполагать не мог, как сильно любит его Талейран, и, тем более, не предполагал, что в Эрфурте его обожатель одним махом сам свяжется с Александром, Александра свяжет с австрийцами, а вдобавок в этот небольшой, частный хлев введет месье Коленкура. Впоследствии к ним присоединится еще и Фуше.

Действительно ли Бонапарт ничего не заметил? Да, он заметил странную перемену в поведении "брата" (это случилось после первой встречи Талейрана с царем), но приписал это… бесцеремонности и ненадлежащим высказываниям маршала Ланна! Но вот того, что в конвенции от 12 октября большинство полезных для Александра моментов царю было подсказано дуэтом Талейран-Коленкур, заметить не мог, он же ведь не был телепатом, а французская контрразведка в этом вопросе проморгала. Так, по крайней мере, считает Тарле и многие другие историки. Но…

Вот именно, имеется здесь некое "но". Ибо существует и такая, не лишенная оснований гипотеза (это же сколько гипотез в моем сочинении, но это, прошу вас, мои уважаемые читатели, покер: та самая игра в которой многие карты так и остаются закрытыми до конца), что Наполеон в Эрфурте использовал Талейрана для того, чтобы обмануть противника, рассчитывая на его нелояльность, и потому-то он и не поверял бывшему министру всех секретов карточной торговли. У этой гипотезы имеются и неплохие ноги. Артур Леви в своем труде "Napoléon intime" цитирует то, что Бонапарт сказал Меттерниху о Талейране вскоре после Эрфурта:

— Я никогда не использую его, если он чего-то желает. К нему я обращаюсь, когда он чего-то не желает, давая ему понять, что как раз этого я и жажду более всего.

Нам известно и другое высказывание императора, благодаря беседе с государственным советником Рёдерером, имевшей место менее, чем полгода после Эрфурта (3 марта 1809 года):

— Талейран, Талейран! Я осыпал этого человека почетом и богатствами, а он все это использовал против меня! Он изменял меня, сколько мог, при всякой возможности, какая встречалась!

Понятное дело, под словом "измена" Бонапарт понимал мошенничества и политические шахер-махеры Талейрана, но он никак не предполагал, что тот осмелился на государственную измену и шпионаж против собственной отчизны — если бы он об этом знал, то приказал бы незамедлительно «повесить на ограде площади Кароссел", как однажды обещал дипломату в приступе гнева.

Несмотря ни на что — эрфуртский раунд Наполеон явно проиграл. Специфика этого поражения заключалась в том, что, если до сей поры Бонапарт всегда осознанно понимал, кто выиграл, а кто проиграл, то на сей раз он ошибся. Наполеон был уверен, что это он победитель, что это он обвел Александра вокруг пальца и даже купил себе его симпатии. И в этом он был настолько глубоко уверен, что и сам почувствовал к "брату" толику симпатии. Из Эрфурта он написал Жозефине: "Моя приятельница (…) Я был на балу в Веймаре. Император Александр танцевал, а я — нет; сорок лет — что ни говори — это сорок лет (…) Александром я доволен, а он, похоже, мною. Если бы я был женщиной, то, возможно, я в него и влюбился бы (…) Мы охотились на поле битвы под Иеной…".

Какое отношение имеет к проигрышу эта охота? Так вот, на той охоте близорукому царю прямо под ствол, на пять шагов подвели великолепного оленя. Только лишь после этого монарх удачно выстрелил в цель. А Наполеон, шутивший в письмах к жене, своим людям сказал, будучи свято уверенным, что выставил молодого соперника дураком и "завел в дебри":

— Это заяц, получивший дробью по лбу и теперь мечущийся по кругу!

Не замечая, что это никакой не заяц, а лис, и что сам он не попал в него, практически приставив ствол к голове, Наполеон проявил еще большую близорукость. Он уже начал выстраивать крутую наклонную плоскость собственного падения.