Вальдемар Лысяк - Императорский покер

Те люди, которые книгу читали, знают, что ни в одном из инкриминируемых в ней фрагментов нет ни словечка о Советском Союзе. И все же, советы все приняли на себя, словно бы в соответствии с ключом, данным мною на последней странице (что " метафорой я целюсь в современность "). Как будто бы — ибо я не предполагаю, что этот ключ был им необходим, без него они ведь тоже подали бы протест; так как гнев их проистекает из Закона Ножниц (" Ударь по столу, и ножницы отзовутся ") — когда, например, вспоминал, что русский " новый конституционный строй (…) был организован так, чтобы быть эффективной ширмой для самодержавного тоталитаризма " — они это приняли в отношении самих себя, хотя об этом их никто и не просил. Оскорбительной инсинуацией на советский правопорядок они посчитали следующий анекдот:

"Царь Петр Великий, развлекавшийся в Спитхед пожелал увидеть, как выглядит знаменитое наказание путем протягивания под килем, которому подвергали моряков Королевского Флота. Услыхав, что как раз на этот момент нет никого осужденного, он предложил:

— Пускай возьмут кого-нибудь из моих людей.

— Ваше Величество, — прозвучал ответ, — люди Вашего Императорского Величества в настоящее время находятся в Англии, тем самым они находятся под защитой закона".

Столь же абсурдным показалось мне обвинение, будто бы я проявляю отсутствие элементарной культуры. Доказательством должны были включенные в книгу утверждения, будто бы слово "русский" — это эпитет, и что русские являются "дикими азиатами". Но ведь это же не мои утверждения, а Бонапарта, это он был хамом, я его всего лишь цитировал.

Точно так же обстояло дело и с русским олимпом военных героев-полубогов. Здесь следует открыть, что советский протест был инициирован Военной академией им. Суворова и союзом красноармейцев-ветеранов, носящих на груди медаль им. Суворова и Кутузова [130]. Оба эти учреждения покраснели еще сильнее, когда им прочитали, что какой-то там лях сказал про их общего идола. Из Большой Советской Энциклопедии каждый советский солдат черпал непоколебимую уверенность, что Суворов — "это величайший военачальник всех времен" (Наполеон там характеризуется как "талантливый офицер" [131], а Маркони, Белл, Эдисон, Ньютон, Лавуазье и все остальные — в качестве эпигонов российских и советских изобретателей; пощадили только лишь Эйнштейна, Коперника и, частично, Дарвина, советское происхождение которых еще не было доказано [132]). Тогда как указанный лях характеристику Суворова начал следующим образом: " клоун и спартанец в одном теле, "То бог, то арлекин, то Марс, то Мом, Он гением блистал в бою любом" (Байрон "Дон Жуан, глава 9), людям Запада казался "жестоким чудовищем, помещавшем в теле собаки мясника душу обезьяны ". Снова пена изо рта, и снова не по адресу — я не виноват, товарищи , я только лишь цитировал современников фельдмаршала Суворова-Рымникского! То же самое и с Кутузовым — все его отрицательные черты характера и поступки я представил с помощью цитат из писем людей, знавших Кутузова, а товарищи солдаты поперли на Лысяка буром за то, что я, вроде как, оскверняю военные академии, памятники, ордена, память и вообще советские, неприкасаемые в соответствии с уставом святости. Счастливая армия, не было у них в 1978 году никаких других противников и проблем!

Главной стратегической проблемой советских войск, сражавшихся с одной книжкой, стала проблема отношения России к Польше и Польши к России. Книга была предназначена для поляков и мутила в их головах единственно верную истину о «вечной дружбе русского и польского народов». Мутила, поскольку автор заверял, что на самом деле все было наоборот ("Россия всегда желала Польше самого худшего"), и что один только Наполеон желал полякам добра, изгнав из Польши российских оккупантов. Для кремлевской пропаганды это весьма чувствительный момент — свобода может прийти исключительно с востока, с запада — никогда. Потому-то столько услужливых польских историков доказывало нам, что Наполеон для Польши ничего не сделал, а то, что сделал — это сплошной ужас. Один из подобных историков даже утверждал, что восстановленная Бонапартом Польша — это был очередной ее раздел (когда недавно этого деятеля укладывали в могилу как незапятнанного антикоммуняку, у меня сложилось впечатление, будто диссидентский хор на кладбище — это мой сюрреалистический сон). Так что любое доказательство того, что Наполеон защищал Польшу от империалистической жадности российского дракона, был чем-то вроде красной полотнища (того самого, что используется в корриде), раздражающей другие красные полотнища (те самые, что на древках зовущих вперед флагов со знаменами). Взять хотя бы такой фрагмент "Императорского покера":

" 15 августа 1811 года, во время торжественной аудиенции, данной дипломатическому корпусу в день рождения Наполеона, случился один из легендарных приступов ярости императора. В присутствии остолбеневших дипломатов со всей Европы и какой-то части Азии, стоя на широко расставленных ногах перед трясущимся от страха послом Куракиным, Бонапарте ревел:

— (…) целых пять дивизий вы вывели из Дунайской армии, чтобы направить их к границам Польши! (…) Я прекрасно знаю, что вы имеете в виду — Польшу!!… Вы пересылаете мне различные планы, касающиеся Польши. Так вот, знайте, что я не позволю тронуть ни единой деревни, ни единой мельницы, ни единой пяди польской земли!!!…".

Поскольку Россия намеревалась тогда не просто тронуть, а проглотить нашу землю и "с ходу" овладеть Западной Европой (точно так же, как этого хотел Ленин в 1920 году) — должна была вспыхнуть война, которой русские историки и их верные польские ученики дали имя "наполеоновской агрессии". Сам Наполеон этого столкновения не планировал, он делал все возможное, чтобы его избежать, все его дипломатические усилия я описал в "Императорском покере". И чем сильнее он старался, тем больше русские воспринимали это как его слабость. И они приняли неотвратимое решение. Гигантскую мобилизацию русских армий заметила польская разведка, а подробный план российского наступления на запад (под кодовым наименованием " Великое деяние ") был добыт французской разведкой в 1811 году. В такой ситуации у Наполеона не было никакого выбора — французские и польские войска предупредили удар, действуя по старинному принципу, что нападение — это наилучшая защита. Таковы факты, для российской, советской и постсоветской историографии весьма некрасивые и несъедобные.

Полемизировать со мной было не слишком удобно, так как нельзя было подвергнуть сомнениям документы. Среди всего прочего, я процитировал письмо царя, в котором он пишет, что завоевание Западной Европы должно получиться " по причине нынешнего отсутствия сил у императора французов ". После чего спросил: " Как в свете данного письма выглядят ваши рассуждения, распространяющиеся относительно "захватнической агрессии Бонапарта в Россию"? (…) Абсолютная уверенность в том, что царь ударит на Запад позднее всего в 1812 году, вызвало предупредительный удар вместо ожидания того, что русские войска перейдут Эльбу. Еще раз это было вопросом жизни и смерти ".