Александр Плоткин - Воспоминания о семьях Плоткиных и Эйзлер

Интересно, что всех трех жен дяди Феди я видел и общался с ними в той или иной мере.

Первая жена, Эмма Наумовна, после гражданской войны и смерти дочери осела в Минске и работала в сельскохозяйственной академии Белорусской ССР. Там, в Минске, она вышла замуж за профессора этой академии. Они несколько раз приезжали в Ленинград и останавливались у нас. У Эммы Наумовны сохранились очень теплые отношения с папой. Когда у мамы после операции по поводу рака груди возникли вопросы, куда поехать отдохнуть, было принято решение на юг не ехать, так как там много солнца, а поехать куда-нибудь в европейскую часть России. И тут Эмма Наумовна предложила поехать к ней. В это время она проводила какие-то эксперименты на опытны полях около Орши. Там был филиал академии наук БССР, который расположился в бывшем поместье Потоцкого, рядом с еврейским местечком Горки. Вот в 1939 году летом я и мама поехали туда. Эмма Наумовна нас очень опекала, старалась, чтобы мама много гуляла и хорошо питалась. Периодически мы все садились в пролетку и ехали на базар в еврейское местечко Горки и покупали живых кур, половину туши барана и разные продукты.

Там я впервые видел жизнь местечка и наблюдал ту жизнь евреев, о которой я ничего не знал. Помню, что многое на меня произвело впечатление и каким-то образом повлияло в дальнейшем на понимание прошлой жизни евреев. Я видел эти непрезентабельные дома еврейских семей, множество детей на улице, извозчиков, кричащих на незнакомом мне языке, множество, как мне показалось, склонившихся над работой сапожников, которые скрючившись, по-одинаковому чинили обувь, не поднимая лица.

Когда в 60-е годы, будучи в командировке в Минске, на заводе, я захотел во время выходных дней съездить и посмотреть Горки, мне минские коллеги сказали, что этого местечка совершенно нет, все жители уничтожены, нет и географического названия того места, а большая часть бывшего местечка заросла или распахана. Пример удачного решения «еврейского вопроса» в конкретном месте.

Помню, что после войны Эмма Наумовна возвращалась из эвакуации в Минск и заехала в Ленинград. Ее муж умер в период эвакуации, и она одна возвращалась на работу в Минск. Она была заметно постаревшая, естественно, грустная. Мы (папа, Таня, я) обратили внимание, что она была бедно одета. А я помню ее приезды в Ленинград до войны — очень элегантную, интеллигентную женщину, изыскано одетую и ухоженную. А тут!.. Папа поехал с ней в комиссионный магазин, а в 1945—46 годах в комиссионных магазинах было много заграничных товаров, массово привезенных с фронтов, и купил ей одежду и запомнившиеся мне туфли.

Какое-то время была с ней переписка, но она постепенно сокращалась, а после моего возвращения в Ленинград в 1956 году я узнал, что Эмма Наумовна умерла.

Вторая жена дяди Феди, казачка (не помню ее имени), была крупная женщина (дородная, я бы сказал) с веселым добрым характером. Я ее видел два раза в Москве. Но, как я уже упоминал, этот брак был недолгим.

Третьей женой дяди Феди была Валерия Антоновна Пивоварова. С ней он познакомился, оперируя ее. Она была замужем за хирургом той же больницы, где работал дядя Федя, в Краснодаре. Тетя Валя была чешкой. Ее семья приехала на Кавказ из Чехии задолго до Советской власти. Семья открыла на Кавказе пивное производство. (Фамилию Пивоварова тетя Валя сохранила и в первом, и во втором браке. Эта фамилия семьи тети Вали, вероятно, отражала вид их деятельности). Тетя Валя была врач. Она была женщина красивая и очень неглупая. Еще в царское время она в Петербурге стажировалась на модную тогда врачебную специализацию физиотерапевта. Поженившись, дядя Федя и тетя Валя приехали в Москву и работали в клиниках медицинского института имени Пирогова. Затем дядя Федя стал заведовать кафедрой хирургии в Московском областном научно-исследовательском клиническом институте (МОНИКИ), одновременно (автоматически) став главным хирургом Московской области. А тетя Валя перешла работать в кабинет физиотерапии Главного московского госпиталя (впоследствии — им. Бурденко).

Дядя Федя — профессор МОНИКИ. 1939 год

Жили они в начале 30-х годов на птичьих правах в жилищном отношении. Им предоставил Первый медицинский институт для жилья больничный бокс (небольшая комната и туалет с ванной), вход с улицы. Получить что-либо существеннее было невозможно. Тем более что они не хотели иметь какую-нибудь комнату в коммуналке. Но вот подвернулся счастливый случай. Однажды директор МОНИКИ вызвал дядю Федю и попросил от имени 1-го секретаря Москвы Хрущева немедленно вылететь в Тулу для срочной операции 1-го секретаря Тульского обкома. Дядя Федя, взяв с собой хирургическую сестру, выехал на аэродром, но вылететь не смог, так как летчики отказывались лететь из-за нелетной погоды. Связались с Хрущевым. Он попросил хирурга к телефону и спросил, согласится ли он вылететь, если будет отдан приказ лететь военному летчику. Дядя Федя ответил: согласен. Их (дядю и медсестру) перевезли на военный аэродром, и они полетели. Операцию дядя Федя сделал успешно. Секретарь был спасен.

Прошло некоторое время, и дядю Федю вызвали в Горком к Хрущеву. Когда дядя вошел в кабинет, он увидел прооперированного им первого секретаря, который поблагодарил хирурга за удачную операцию и сказал Хрущеву: «Надо достойно отметить не только высокое профессиональное мастерство врача, но и его смелый гражданский поступок, и представить его к награждению орденом «Знак Почета». Хрущев согласился. Но дядя Федя сказал, что он благодарит за столь почетную награду, но он с ней мог бы подождать, а вот очень плохие жилищные условия его угнетают, и нельзя ли… Тульский секретарь сказал Хрущеву: «Никита! Негоже такому достойному профессору, спасающему людей, жить в боксе, сделай что-нибудь…» И в результате дядя Федя получил во вновь построенном доме для элиты трехкомнатную квартиру. Кстати, орден тоже. Дом этот на улице Чкалова весьма заметен, ибо на его фасаде — памятные доски композитору Прокофьеву, летчику Чкалову, художнику Юону, поэту Маршаку, академику Виноградову. Все эти известные люди жили в этом доме. Проживание в таком доме льстило самолюбию дяди Феди. Он любил известность, почет, любил выделяться из общей массы. По натуре дядя Федя был бонвиваном. Прожили они с Валерией Антоновной вдвоем, без детей. Была у них домработница из курской деревни, но непростая: до революции она служила нянькой у младшей дочки князей Уваровых, многие годы жила с ней в Париже и хорошо знала французский язык. Часто с дядей Федей разговаривала по-французски. Федора Михайловича и Валерию Антоновну называла «барин» и «барыня». Прекрасно знала Москву, но все улицы называла по старинке.