Александр Плоткин - Воспоминания о семьях Плоткиных и Эйзлер

Дядя Федя — профессор МОНИКИ. 1950 год

В общем, жизнь у дяди Феди сложилась полноценной и в профессиональной, и в личной сторонах. Но в каких годах и где протекала эта благополучная жизнь?

Однажды в 1952 году в клинику дяди Феди пришла женщина в резиновых ботах в сопровождении заискивающего перед ней директора клинического института, который, вызвав руководителя клиники, Плоткина Федора Михайловича, представил инспектора района (стоявшую рядом женщину в резиновых сапогах), пришедшего для осмотра клиники. Она прошлась по палатам, нигде не задерживаясь, и в коридоре подошла к шкафам, где хранились истории болезни пациентов. И, обращаясь к дяде Феде, так по-свойски, по-простому сказала: «Профессор, подай-ка мне стул». Она вынула платочек, встала на стул, провела по верху шкафа и сказала директору института: «Как можно доверять клинику и оперировать, где такая пыль!»

Так закончилась карьера хирурга — профессора, главного хирурга московской области и т. д. и т. п. Когда закончилась эта вакханалия с врачами-евреями-убийцами, дядю Федю пригласили снова в МОНИКИ, но он отказался. До конца своих дней он работал в редакции издания РЖ (реферативных журналов) как руководитель томов «Медицина». Умер он в 86 лет, так же как мой отец, его брат, сломав шейку бедра.

Девичья фамилия моей мамы — Эйзлер. Вероятно, корни этой фамилии — где-то в немецких землях.

В воспоминаниях о Плоткиных я уже упоминал о том, как произошло знакомство моего отца с Абрамом Ефимовичем Эйзлером. Именно А. Е. Эйзлер познакомил моего отца с семейством Эйзлер. Поскольку отец оказался после учебы в Париже во время войны в Петрограде впервые, у него не было в этом городе знакомых, и было кстати приобрести знакомство. Семья Эйзлер до отъезда в Петроград жила в г. Полтава. Правда, мама почему-то говорила, что родилась в Чернигове. Глава семьи Ефим (думаю, что Хаим) был музыкантом, играл на скрипке в клейзмеровском оркестре. Мой родственник (муж дочери Абрама Ефимовича, Маши) нашел в интернете сообщение в полтавской газете о постановке оперы во дворце Потоцкого, где упомянуты участники этой постановки и есть фамилия Эйзлер. Жена Ефима Эйзлера, моя бабушка, которую я помню, единственную из всех бабушек и дедушек, Ольга Яковлевна, была простой еврейской домохозяйкой, без образования, но, как многие еврейские бабушки, тихой и скромной женщиной. Ее заботой был дом, дети. Помню, мама рассказывала, что Ольга Яковлевна раз в неделю ездила на базар в Полтаву покупать продукты, для чего брала у мужа один рубль. Этого хватало на скромное питание, и хотя семья жила небогато, но все дети учились. Самым способным в учебе был Абраша. Моя мама Мария Ефимовна, по ее же рассказам, была не очень прилежной ученицей. Она окончила только 4 класса и больше учиться не захотела. Но все дети были очень музыкальны и играли на фортепьяно. И моя мама тоже.

В 19.. году умер отец Эйзлеров, и тогда брат Ольги Яковлевны, матери Эйзлеров, привез их из Полтавы в Санкт-Петербург. Он стал опекать эту семью, и, будучи очень состоятельным человеком (купец Первой гильдии), он обеспечивал учебу детей и достаточный уровень жизни семьи. Именно благодаря его финансовой помощи тетя Лиза поступила и училась в Петербургский консерватории, дядя Абраша поступил в Технологический институт, причем пройдя отбор для еврейских абитуриентов по пятипроцентной норме, что доказывает его незаурядность.

Есть фотография семьи Эйзлер еще полтавской жизни: отец, мать семьи Эйзлер и их дети: Лиза, Абрам, Мария, Паша (Путя), Яша.

Семья Эйзлер — слева направо: тетя Паша, бабушка Ольга, моя мама Мирьям, дедушка Хаим, дядя Абраша, тетя Лиза, дядя Яша

История брата Ольги Яковлевны (не помню его имени, но знаю, что девичья фамилия Ольги Яковлевны Марьенфельд, возможно, и его фамилия такая же). Во время начала строительства Транссибирской дороги он нанялся подрядчиком на подвозку щебня для железнодорожной насыпи. Затем круг его деятельности расширился, и в конце концов он стал подрядчиком большого участка дороги, что и было путем к накоплению состояния. В конечном счете он стал купцом первой гильдии, и это давало возможность жить в Санкт-Петербурге. На свободные деньги он построил в Санкт-Петербурге доходный дом. Дом и сейчас выглядит весьма солидно — на углу Таврической ул. и ул. Кирочной. Вот в этом доме он поселил семью Эйзлеров, выделив им квартиру.

Моя мать — четвертый ребенок в семье Эйзлер — в отличие от своих сестры и брата Лизы и Абраши не была активной в жизни. Она имела начальное образование и, по ее рассказам, не была прилежной ученицей. Однако любила заниматься музыкой. Это, вероятно, культивировалось в семье Эйзлер. Все дети играли на фортепиано. Я помню, что ее заботой был дом и дети. В особенности опекала она меня, так как я был слабеньким, худеньким ребенком. Она переживала, что я плохо ем, и часто болею ангиной и простудой. Помню, что, когда надо было записывать меня в школу, а мне было 7,5 лет, она сказала, что такому слабенькому ребенку лучше еще годик посидеть дома, а учеба подождет, и я пошел в первый класс в 8,5 лет.

Мама никогда не работала, так как считала, что жена доктора не должна работать. Нужно признать, что мама, как и её братья Лева и Яша, не были трудоголиками. Естественно, она вела все хозяйство в доме. Свободное времяпрепровождение она отдавала чтению. В особенности она любила Гоголя, и когда я был маленький, она читала мне вслух «Сорочинскую ярмарку», а мне это было совсем неинтересно. Вероятно, у нее была ностальгия по украинской жизни. Когда приходила к нам соседка-украинка Вера Григорьевна, они пели украинские песни. Кстати, когда умерла мама, Вера Григорьевна каждый день приходила, интересовалась, накормлен ли я, здоров ли, не надо ли что-нибудь починить в одежде, и т. д. И даже когда у нас в доме поселилась женщина для обслуживания семьи, Ольга Ивановна, Вера Григорьевна все равно беспокоилась обо мне.

Мама любила хорошо одеваться, не часто, но заказывала какую-нибудь выходную одежду в ателье на Невском проспекте, которое в народе называли «Смерть мужьям». С мамой я часто ходил на дневные спектакли в Малый оперный театр, где работала ее сестра Лиза и муж Лизы Костя. С детства я наслушался много опер и, должен сказать, на всю жизнь полюбил оперное искусство. Мама не баловала меня игрушками, но покупала мне много детских книжек, даже таких, как «Рассказ о великих планах» (про пятилетку). Много было стихов. Помню стихи:

Когда мама заболела раком, это был для нее психологический удар. Мне было заметно ее переживание, так как она часто просто так подходила ко мне, целовала и обнимала. Когда в 1940 г. она слегла, было понятно, что мы потеряем маму, и было очень печально.