Илья Дроканов - Пароль: «Тишина над Балтикой»

Берзин без церемоний усадил Тихонова и, не перебивая, выслушал весь доклад. Потом подвел итог:

— Командование Красной Армии и Разведывательного управления считает, что вы, товарищ Тихонов, в заграничной командировке добились высоких результатов. Получить двух квалифицированных разведчиков в странах Западной Европы для нас сейчас крайне важно.

Он встал, подошел к стене, где висела большая карта, и, глядя на нее, продолжил:

— Анализируя добытые нашими сотрудниками разведывательные материалы, особенно военно-технического характера, мы уделяем серьезное внимание выработке точной оценки характера будущей войны, которая, скорее всего, снова разразится в Европе. Советскому Союзу надо быть к ней готовым. Главной задачей советской военной разведки на современном этапе является добывание сведений о вооруженных силах наших вероятных противников, их планах и намерениях в отношении СССР, а также сведений по военной технике, вооружению и судостроению. Это вы должны учитывать в работе с зарубежными источниками информации.

Тихонов прикинул в уме: Звонарев не задал ни одного вопроса по докладу, значит, оценил положительно проделанную работу. Хорошо, пусть знает, мы тоже не лыком шиты, не первый день в разведке…

Позже они решали общие вопросы, перешли на «ты», и Звонарев, вспоминая годы, проведенные на задании в Латвии и в Турции, как правило, просил подтвердить Тихонова, так ли он действовал в Германии.

В середине 20-х годов в штате Разведывательного управления состояло не более сотни сотрудников. Вполне естественно, что Берзин не только хорошо знал всех, но был в курсе домашних дел каждого и считал личным долгом оказывать помощь в решении бытовых проблем. Особенно тем, кто находился в командировках за рубежом. Покончив со служебными вопросами, он не преминул поинтересоваться:

— Владимир Константинович, как ваша супруга и сынок обвыкаются на новом месте, за границей? Не скучают на чужбине?

— Спасибо, Ян Карлович, человек ко всему привыкает. Наташа моя не исключение. Более года прошло, как я привез семью из Ленинграда в Гамбург. Не жалуются, слез не льют, мол, вези обратно в Питер. Так что все в порядке!

— Может быть, у вас есть какие-то просьбы к командованию?

— Я хочу просить вашего разрешения съездить на пару дней в Ленинград. Хочу мать проведать, что-то хворает она в последнее время…

— Конечно, поезжайте! Только заблаговременно предупредите наш хозяйственно-финансовый отдел, на какое число вам брать билет на поезд из Москвы до Гамбурга. Жена-то, поди, вас заждалась. Сколько дней она там без вас?

— Пока только неделю. Еще несколько дней, и вернусь.

Оставшись один, Тихонов вспомнил, как Наташа на первых порах чувствовала себя не в своей тарелке в немецком городе. За границу ведь впервые попала. Стеснялась одна выходить на улицу, каждый раз придумывая оправдания: то Павлик себя плоховато чувствует, то настроения нет, то по дому дел — не переделать. Муж в свободное время водил ее по тем местам Гамбурга, где ей придется бывать с сыном. Привыкала понемногу. Жены других работников «Совкомфлота», чувствовавшие себя свободно в чужом городе, взяли над Наташей шефство и приглашали с собой. Наконец она расхрабрилась и вдвоем с Павликом сходила в ближайший магазин что-то купить. Потом была очень горда своим поступком. А месяца через два стеснение пропало, и Гамбург для нее стал привычным городом.

Как-то со смехом рассказала мужу, что напрасно старалась учить немецкий язык, потому что в магазинах обходилась всего четырьмя фразами. В ответ на удивление мужа пояснила:

— Володенька, я вхожу в магазин и здороваюсь. Все мне отвечают. Продавец подходит и спрашивает, что мне нужно купить. Я показываю на приглянувшуюся вещь и говорю: «Это!». Мне кладут, я рассматриваю, если не нравится, говорю: «Другую!». Смотрю, сколько стоит, и молча плачу деньги. Говорю: «До свидания!», мне все кланяются, я ухожу довольная.

Владимир Константинович смеялся до слез находчивости жены. Потом сказал:

— Понимаю, что ты — настоящий полиглот и могла бы найти общий язык даже с дикими племенами, но предлагаю: в каждый поход к немцам прибавлять хотя бы по одному известному тебе слову. Быстро разговоришься!

Впечатлений было много, и Тихонов отправился по страницам памяти, лежа в купе ночного поезда Москва — Ленинград. Вспомнил, как Наташа жаловалась, что в Гамбурге не найти настоящей русской сметаны, чтобы ложка в чашке стояла, везде какие-то жидкие кислые сливки. Нет у немцев нашей гречки, чтобы кашу сварить, зато сколько угодно спаржи, которой дома почти не видела. Побывав в булочной, сообщила, что хлеб слишком пресный, но много пирожных с незнакомыми вкусами и запахами. Особенно ей понравились творожный торт «Кюхен мит Кварк» и любекский марципан. Большое впечатление произвел рыбный рынок «Фишмаркт», где по воскресеньям с самого утра продавали видимо-невидимо всякой рыбы и морепродуктов.

На память пришло, как они вместе слушали органную музыку во время богослужения в кирхе, потом ходили на озеро, где Павлик кормил уток.

Под стук колес и приятные воспоминания подкрался сон. Когда Тихонов проснулся, за окнами мелькали пригороды родного города.

Дома дела не радовали: Ольга Антоновна чувствовала себя неважно, подолгу лежала на диване, из дома выходила только в случае крайней нужды. Владимир Константинович договорился в Военно-медицинской академии, благо она находилась в двух шагах от дома матери, чтобы ее посмотрел профессор. Анализы и осмотр никаких серьезных недугов не показали. Выписали лекарства, кое-какие процедуры, предложили пройти обследование, если самочувствие ухудшится. Мать взбодрилась, ощутив заботу сына, обещала пройти лечение и обязательно выздороветь. Владимир Константинович оставил деньги и договорился с соседкой, чтобы присмотрела. Перед отъездом в Москву пообещал матери, что через два-три месяца вместе с Наташей и Павликом приедет в отпуск, и они вчетвером поедут отдыхать и лечиться в санаторий. Ольга Антоновна заулыбалась, махнула рукой, мол, иди-иди, и сказала, что будет очень ждать.

В столице Тихонова ждала трагическая неожиданность. Началось все в поезде, где проводница разносила пассажирам свежий номер «Вечерней Москвы», «Вечерки», как ее обычно называли. На развороте газеты за 9 февраля 1926-го да внимание привлек некролог. Будто почувствовав что-то, он впился в него глазами. Буквы неожиданно запрыгали, он закрыл газету, открыл снова и прочитал:

«Сегодня в 7 утра скончалась от брюшного тифа писательница Лариса Михайловна Рейснер. В течение последних дней т. Рейснер находилась в бессознательном состоянии и никого не узнавала. Только три дня тому назад она на некоторое время пришла в сознание и сказала окружающим: „Только теперь я понимаю, какая грозит мне опасность“. Несмотря на все принятые меры, сердечная деятельность больной непрерывно падала. Тов. Рейснер умерла, не приходя в сознание. В момент смерти около больной находились врачи и ее отец, проф. Рейснер. Лечили т. Рейснер д-ра Канель, Левин, Файнберг, проф. Нечаев, Елистратов и др.