Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Ключи судьбы

– Сам ты не знаешь, чего добиваешься! – однажды вздохнула Виданка.

– Не знаю – узнаю! – упрямо буркнул Рысь. – Что мое, то подавай мне, а дальше я сам дело разберу.

Умение не сдаваться и никому не уступать – главное, чему его учили. И главное, чему он научился.

За несколько дней до Купалий к Виданке вновь приехал Думарь и передал последнюю волю князя.

– Придешь на поляну, где игрища, и поведешь с собой в лес княгиню молодую. Князя не хочет твой волчонок видеть, а ее, может, захочет. Другого средства нет, а времени нам больше судьба не отвела. Или старый с молодым сговорятся, или через месяц князем плеснецким Святослав сядет, а все бужане к киянам в холопы пойдут.

Виданка не стала перечить. Ей в лесу нужды нет, кто там в Плеснеске княжит, но эти двое, старый и молодой, так приросли к ее одинокой судьбе, что она чувствовала себя как мать-примирительница между непокорным сыном и непреклонным мужем. Зимой Рысенок был прав, что сердился, но теперь будет прав, если простит названного отца и примет его прощение.

И ведь скорее всего это будет их последняя встреча.

Старый зверь перехитрил-таки молодого. Рысь не желал видеть Етона, что едва не обездолил его через молодую жену, но искушению повидать ее саму не смог противиться. Не то любопытство, не то разбуженная молодая кровь тянула его к ней, а может, смутное чувство вины. Где еще ему было увидеть такую красоту? И можно ли забыть в однообразии лесной жизни те две чудные ночи, что принесли княгине столько перемен? «Серые братья» всякий год приходят на купальские игрища, и Виданка знала: Рысь явится на луг поглядеть хоть издали на ту, что для себя неведомо стала его женой. Чуть было не родила ему дитя и чуть не умерла по его же вине… Так много было намешано странного между этими троими, так запутали ослепшие от бессрочной работы судички пряжу этих трех судеб, что Виданка не бралась разбирать, кто теперь с кем связан и кто кому чего должен. Она и не удивилась, приметив за кустами знакомую серую шкуру. Лицо лесного жителя закрывала волчья личина, но Виданке не требовалось видеть лицо, чтобы узнать своего названого сына хоть из трех десятков таких же, как он.

Похоже, Рысь был один. Стыдясь зимней неудачи, в этот раз он не стал просить о помощи своих лесных братьев. Все они остались близ костров, он один крался за белой сорочкой и красной плахтой молодой княгини, будто за убегающим от жадных рук жар-цветом, – все дальше в лес, знакомой ему тропой, к избушке Виданки.

В лесу робкая ночь осмелела и увереннее вползла в земной мир. Величана уже не разбирала дороги и лишь следовала за Виданкой. Ноги и подол промокли от вечерней росы, она все сильнее зябла.

– Постой! – окликнула она, вдруг сообразив, что едва различает, куда ступить. – За чем мы идем? Ведь уже темно! Какие теперь травы?

– На заре будем травы сбирать. – Виданка обернулась к ней. – По росе, как солнце встанет.

– На заре? А до зари – в лесу блуждать?

– Да нет же. Тут рядом уже изба моя, там переночуем. Да вон она, гляди.

Впереди светлела прогалина, и вскоре они вышли на поляну. На дальнем краю ее Величана разглядела избушку, дровяник под навесом у стены, поставную клеть на высоких столбах. Остановилась в колебаниях: она спиной чуяла, какими жадными глазами смотрит на нее лес, хотелось спрятаться от скрытого в нем хищного начала. Но и войти в эту избушку было страшно. Войдешь, а там старуха с костяной ногой, нос в потолок врос…

– Идем, – ласково позвала ее Виданка и пошла вперед.

Но Величана не сразу решилась сдвинуться с места. Какая там костяная нога! Вот она – хозяйка этой избы, сама и привела ее сюда.

Ну а что, если… Что, если человеческий облик Виданки – только морок наведенный? А вот войдут они – и будет и нога, и нос, и все другое…

Было тихо, но что-то будто толкнуло ее. Величана резко обернулась – среди веток в десяти шагах позади мелькнуло нечто темное, косматое. Без единого звука Величана бегом пустилась через поляну – словно лист по ветру. Она не доверяла своей вожатой, но то, что таилось в лесу, шло по следам, пожирало ее жадным хищным взглядом – было страшнее. Страх царапал спину холодной лапой, тянулся за ней, как паутина, не давал убежать. И только кровля человеческого дома, очаг мог спасти от лесной дикой жути. Пусть даже это очаг лесной жены-волчицы.

Виданка уже отворила дверь и стояла у порога, пригнувшись и готовясь войти. Когда Величана догнала ее, она чуть отступила и пропустила княгиню вперед; торопясь положить надежную преграду между собой и взглядом из чащи, та прыгнула через порог.

И очутилась во тьме. Виданка вошла за ней следом и затворила дверь. Внутри стало почти темно – лишь легкий сумеречный свет пробивался через единственное оконце, но после вольного воздуха глаза ничего не видели.

– Иди со мной, – почему-то шепотом сказала Виданка и взяла ее за руку.

Величана повиновалась: она лишь угадывала, где что. Вон там, должно быть, печь… ступа… лесенка на полати… Что-то коснулось ее головы, будто крылом задело, и она чуть не вскрикнула, но в пальцах ее вскинутой руки оказался приувядший лист «огненной травы». Вся изба была увешана пучками только что сорванных трав. Оттого и запах стоял такой, будто она вошла не в дом, а в травяную копну.

Величана перевела дух, повернула голову… и вскрикнула. На лавке у печи кто-то сидел – похожий на человека, но огромный и страшный. Закутанный в плащ, в надвинутой на глаза шапке, так что видна была одна борода – и такой рослый, что почти упирался маковкой в кровлю.

Леший!

Мертвец!

Мамонт подземельный!

– Тише! – Виданка одной рукой обняла ее, а второй закрыла рот. – Не бойся, это не за тобой.

Объятие ее было по-матерински ласковым, но Величана чувствовала, с какой силой ее сжимают эти руки. Виданка повела ее к другой скамье, намереваясь усадить. Величана подчинилась, дрожа и стараясь не смотреть на того, кто сидел напротив.

Туда нельзя смотреть… Это Навь… И она жмурилась, отчаянно боясь нарушить невысказанный, но явный запрет.

Сзади раздался кашель. Величана вздрогнула… и поняла, что этот звук ей знаком. Так хорошо знаком, что она, забыв о страхе, обернулась было…

В этот же миг с другой стороны скрипнула дверь. Величана глянула туда – в светлый проем скользнул, пригнувшись, двуногий волк под косматой шкурой. И хотя она не могла его разглядеть, эти легкие движения, рост, повадка сразу сказали ей, кто пришел сюда по ее следам.

Она застыла, голова закружилась. Два мира вращались вокруг нее, а она стояла на грани и не знала, в какой влиться. Зима и лето, тьма и свет, тепло и холод, молодость и старость, сон и явь, жизнь и смерть… Век нынешний и век минувшись сошлись в этой тесной темной избенке: старый Етон сидел на скамье, а молодой Етон стоял у двери. Весь мир был как ледяной и мог в любой миг треснуть, расколоться на части.