Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Ключи судьбы

– Известное дело – ты старик, что тебе терять? Год-другой? А у меня, может, у самого еще лет сорок впереди.

– Но ты всего лишишься!

– Не всего! – Рысь усмехнулся. – Жизнь свою сберегу. Стол княжий, жена, богатства – это все будто в сказке. А вот жизнь моя – она всамделишная. Она, может, единственное, что взаправду есть у меня, и я ее за одни мечтания киянам под ноги не брошу. Не на такого напали!

– А слава? – напомнил Етон о том, что для него всю жизнь составляло высшую ценность.

– Чья? Под твоим именем биться выйду, под твоим именем паду – слава тебе достанется. А про меня как не ведает никто, так и помру без вести. Что мне с того?

Етон помолчал. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из груди. В голосе Рыся он слышал решимость сохранить свое единственное истинное сокровище и понимал: уговоры напрасны.

– Я… выйду на поле… – заговорил чуть позже старый князь. – Святослав убьет меня. И все мое уйдет к нему. Ты останешься ни с чем. Что тебе в твоей жалкой жизни? И ту ведь он отнимет у тебя. Там в Киеве свои волки – наших волков живо из лесов повытравят. Ты потеряешь и жизнь. Только уже безо всякой славы.

– В своем лесу я – сильнейший волк. Пусть сунется кто, там и поглядим. А в строю перед гридьбой – это его лес. Там он господин.

– Сгинет, стало быть, мой род и имя мое… – Етон свесил голову, пытаясь восстановить дыхание. – А могло бы оно стать твоим…

– Ты, если правда обо мне радеешь, так еще можешь мне передать. Скажи людям, что я твой сын тайный. Дескать, от злого глаза в лесу прятали. Будешь ты жив или нет – а я тебе наследую.

– Да как я тебя сыном объявлю, когда уже и бояре, и жена знают, что ты – это я!

– Сам себя ты перехитрил, старче! – с досадой воскликнул Рысь. Ему надоел этот бесполезный и тягостный разговор. – Намудрил, всю пряжу перепутал, теперь двенадцать прях не разберут! А мне туда соваться не с руки! Я за тебя помирать не пойду. Сам запутал, сам и распутывай.

Он встал.

– Бросаешь меня, стало быть? – Етон поднял голову. – На гибель и позор?

– Ну… хочешь, сам тебе горло перережу, чтобы все уж разом кончить? – холодно предложил Рысь. – Святослава зато дураком выставишь.

– Ты и так мне горло перегрыз… песий сын… А я с тех пор дурак старый, как вздумал, будто пес может что хорошее человеку принести. Ступай.

Без единого слова Рысь выскользнул наружу. В раскрытую дверь робко заглянул свет нового дня. Потом дверь закрылась, и в избушке среди пахучих трав снова стало темно.

Виданка вернулась, когда уже близился полдень. С рассветом она привела молодую княгиню домой в Плеснеск, да с целой охапкой трав, увязанных в большой платок, так что их ночная прогулка выглядела в глазах плеснецкой чади очень значительной, но легко объяснимой. О встрече двух домовых возле ее очага она посоветовала Величане молчать, – а иначе те накажут за болтливость. Унемысловна кивнула, и в глазах ее читалась обреченность. О слишком многом молодой княгине приходилось молчать – скрывать тайны, которых она была бы рада век не знать.

Возвращаясь домой, Виданка ожидала найти избу пустой. И намеревалась на днях сходить к «волкам», чтобы узнать, чем закончилась беседа. Но возле дровяника были привязаны две лошади, на лавке у стола сидел Думарь, а на скамье тяжело храпел сам Етон.

– Утомился, – коротко пояснил гридень. – Всю ж ночь не спал, не по силам ему. Чай, не отрок, до зари скакать.

– И что? – шепнула Виданка. – Сговорились они?

И ощутила, как дрогнуло сердце. Казалось бы, какое ей дело? Но стало вдруг страшно при мысли, что ее выкормыш выйдет против киевского князя с мечом в руке…

Думарь так же коротко качнул головой. На суровом худощавом лице его читалось осуждение. Рысь разбил все надежды и погубил труды шестнадцати лет.

– Из-под песьего бока вынули его, стервеца, растили, кормили, учили, – буркнул Думарь, считавший и себя отчасти причастным к измене. – Настал час, когда стал нужен, – а он в кусты. Эх…

– Он вам не забава, – сдержанно возразила Виданка. – Ему своя судьба.

– Он – пес! Князь его человеком бы сделал… ни рода ведь, ни отца, ни матери…

– Ни рода, ни отца. Только он сам у себя и есть. Вот он о себе и радеет. А вы чего хотели?

Думарь только махнул рукой. Его отец-рус пал в какой-то из битв лет сорок назад, его единственной семьей была Етонова дружина, но ради верности ей он пошел бы на смерть без колебаний.

Етон проснулся только после полудня. Виданка предложила ему и Думарю киселя, печеной рыбы и отвар из свежих трав с прошлогодним медом. То ли отдых и пища подкрепили Етона, то ли сон привиделся добрый, но он не выглядел особенно удрученным.

– Что, Виданка, – заговорил он, покончив с едой. – Не возьмешься ли судьбу мне предсказать?

– О поединке задумался, батюшка?

– Об этом. Я ведь не волк, мне в кусты не сбежать. Да и не хочу. Жизнь моя уже немного стоит, а вот честь, за долгий век не запятнанная, подороже будет. Хотел я щеняте нашему удружить, ради его счастья сам себя готов был обречь на смерть безвестную. Да судичек приговор всего на свете сильнее – кому не суждено чести и славы, того насильно не прославить. А мне от своей чести не уйти. Погибну с мечом в руке, войду к богам и славу обрету вечную. Так ведь и будет, да?

Етон говорил с уверенной бодростью, но на последнем слове голос его дрогнул. В глазах читалась смутная надежда. На что? Что эта худая лукавая женщина изменит приговор всесильных хозяек судьбы?

– Погадать тебе, стало быть? – Виданка улыбнулась углом рта. – Да я и без гадания знаю судьбу твою.

– Да ну? Мудра ты. Ну, поделись, что тебе открылось?

– Тебе ведь твой бог три срока человечьих обещал?

– Так.

– А ты разве прожил уже девяносто девять лет?

– Нет, – Етон покачал головой. – Лет мне, так мнится, семьдесят пять или семьдесят шесть… если промахнулся, то ненамного. Девяти десятков нет, это верно знаю.

– Ну а ты же богу своему веришь? Значит, тебе жить еще лет двадцать с лишком. Тут и гадания не надобно.

– Так что же, по-твоему, – Етон взглянул ей в лицо, – я киевского молодца одолею?

– Ты годами стар, да удачей силен. А у того молодца…

– Святослав удачей беден, – поддержал Думарь. – Сам же помнишь, княже, что про него говорят. В последние годы ни в чем ему удачи нет. Может, здесь-то его и конец ждет.

– А уж коли ты такого молодца одолеешь, то слава твоя в сорока коленах не иссякнет! – добавила Виданка.

– Ну, вы напророчили! – Етон усмехнулся. – А… один тролль. Я ли Святослава одолею, он ли одолеет – слава меня не минует. А что мне еще надо в мои-то годы!

Вскоре верный гридень подсадил старого князя в седло. Стоя у порога, Виданка смотрела, как удаляются по тропе два лошадиных хвоста и постепенно стихает невыразительный голос Думаря, поющий «Дремлет ворон на скале».