Имоджен Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

Они входят в ворота и шагают по подъездной дорожке. Особняк, который мистер Хэнкок намерен приобрести, имеет белый прямоугольный фасад, равномерно расчлененный пятью эркерами. Агент собирается распахнуть парадную дверь эффектным жестом, но замок заедает, петли не смазаны, и открыть удается лишь после значительных усилий, произведя гораздо больше шума, чем хотелось бы. Он вводит мистера Хэнкока в огромный холл с шахматным плиточным полом и светло-серой стеновой панелью. Но если он рассчитывал поразить роскошью этого невзрачного господина с брюшком, его ждет разочарование: мистер Хэнкок нисколько не поражается и хранит непроницаемое выражение, следуя за своим провожатым по комнатам с высокими потолками, где шаги звучат гулко среди накрытой чехлами мебели.

– Великолепные пропорции, – время от времени указывает агент. – Здесь на расходах не экономили. Все a la mode, a la mode .

Но мистер Хэнкок и без него это знает, и в любом случае это его не особенно интересует. Он хорошо помнит наказ Анжелики – «просто удобный для жизни», – но невольно оценивает дом, как оценивал бы партию китайского фарфора: с точки зрения не покупателя, а торгового посредника. В подобных случаях мистер Хэнкок всегда в первую очередь думает не о своих личных предпочтениях, а о вкусах вероятного потребителя. А поскольку он уже видит, что этот дом – с конюшнями, библиотекой, шестью прекрасными спальнями, не говоря уже о музыкальной комнате с потолком, расписанным фигурами пышнотелых дам, – именно такой, в каком и должна жить Анжелика Хэнкок, жена богатого купца, он задается следующим вопросом: «А что насчет качества?» Он постукивает носком башмака по плинтусам, присаживается на корточки, чтобы тщательно рассмотреть паркет, и сыплет вопросами, на которые агент не в состоянии ответить. «Мрамор какой, итальянский? Что за мануфактура изготавливала спальный гарнитур? Возможно ли вывести эти пятна?»

– Мы готовы предложить вам хорошую цену за лошадей и фаэтон мистера Брирли, – опрометчиво говорит агент, но мистер Хэнкок ворчит:

– Нет, нет, они нам самим нужны, – и продолжает обследовать высокие, до пола, окна на предмет сквозняков. – Надеюсь, кухня оснащена всем необходимым? Недовольная кухарка – плохая кухарка. – Это один из перлов мудрости его сестры Эстер.

Наконец мужчины выходят через дверь зимнего сада на заднее крыльцо. Погода стоит ясная и холодная, но от прогретого солнцем мрамора поднимается тепло, обволакивающее затянутые в плотные чулки голени мистера Хэнкока, от чего под коленными сгибами у него выступает пот. Лужайка круто спускается к живописным зарослям деревьев поодаль, и с крыльца открывается чудесный вид на гринвичские рощи и поля, сейчас подернутые голубоватой дымкой. На самом горизонте блестит Темза, и надутые ветром белые паруса, медленно скользящие по ней, кажутся призрачными, как ангелы небесные.

– Ну что? – произносит агент.

– Похоже, все в порядке.

– Позвольте обратить ваше внимание на летний домик. – Агент указывает на крохотный палладианский храм, полускрытый высоким кустарником. – Это не просто летний домик – там внутри… Впрочем, лучше я покажу вам. Прошу вас, сэр.

Трава под башмаками мистера Хэнкока мягкая и густая. Правильного сорта трава, мысленно отмечает он: не жесткая и блеклая, как на пастбищах, а сочно-зеленая, как свежеокрашенное сукно. На миг ему представляются босые детские ножки, топочущие по ней.

– Что это за трава? – спрашивает он. – Где можно купить семена?

– Да самая обычная, – удивленно отвечает агент. Должно быть, он никакой другой и не знает: для него всякая трава одинаково пригодна, чтобы отдыхать на ней.

За лужайкой давно не ухаживали, и чем дальше по склону спускаются мужчины, приближаясь к затененной беседке, тем выше становится трава – она с бархатным шорохом смыкается вокруг щиколоток, все еще холодная у корней и такая сырая, что башмаки мистера Хэнкока уже потемнели от росы и на них налипла земля. Внутренним взором он видит детские ножки, взбивающие подол белой ночной рубашки, – босые ножки, бегущие с ним рядом в шелестящей траве. Он будто наяву слышит легкое частое дыхание, ловит промельки маленьких розовых ступней и внезапно думает: «А ведь здесь мог бы жить мой Генри». В следующей его фантазии, в таком же точно саду, малолетний ребенок стремглав сбегает по склону и бросается к нему в объятия: мистер Хэнкок явственно ощущает слабый толчок в грудь, жар разгоряченных щек у своего лица, хрупкие ребра и стучащее сердечко под своими ладонями.

А миг спустя он вдруг с ясностью осознает: еще не поздно. Видение, сейчас его посетившее, оно не из прошлого, которое не состоялось, но из будущего, в котором все возможно. У него есть жена, верно? Он богат и скоро станет владельцем прекрасного дома. Так разве же мечта о ребенке неосуществима?

«Все еще будет. Счастье давно поджидало меня именно здесь».

С такими вот мыслями мистер Хэнкок, вслед за агентом, проходит между тонкими дорическими колоннами и переступает порог беседки.

Внутри пахнет затхлой сыростью, как и в любом другом помещении, докуда солнечные лучи редко дотягиваются. По углам и у основания широкой каменной скамьи лежат ворохи сухих прошлогодних листьев. Грязный плиточный пол сплошь покрыт трещинами, а все ниши в форме морской раковины пустуют – кроме одной, где валяются побелевшие голубиные косточки, которые под залетающими порывами ветра тихо стучат друг о друга, как зубы от холода.

– Здесь требуется основательная уборка, – говорит мистер Хэнкок. – Вы это хотели мне показать?

– О нет, сэр. Здесь есть нечто куда более интересное.

И да, действительно, за скамьей находится еще одна ниша – черная от копоти, густо затянутая паутиной, – и из нее открывается выход на узкую спиральную лестницу.

– Там угольный подвал, что ли?

– Нет, нет, сэр. Там Каприз.

– Каприз?

– Ну, кое-что занятное. Достойное внимания. Вам понравится, сэр.

Ступени, уходящие в темноту, узкие и неровные. От них тянет запахом влажного камня.

– Вы хотите, чтобы я туда спустился? – неуверенно спрашивает мистер Хэнкок.

– Вы тщательнейшим образом осмотрели дом и участок, – с нотками злорадства в голосе говорит агент. – Я подумал, вам и это надо увидеть. Это единственная поистине необычная вещь во всей усадьбе.

– Ну хорошо, хорошо.

Агент неторопливо роется в карманах и достает из одного трутницу, а из другого огарок сальной свечи. С минуту он с ними возится, старательно прикрывая ладонями, будто нечто секретное. А запалив наконец фитиль, поднимает свечу перед собой и оценивающе разглядывает язычок пламени.

– Порядок, – говорит он. – Не успеет догореть, пока вы ходите. Ступайте вниз, сэр, и посмотрите. – Он сует свечу в руку мистеру Хэнкоку. – Прошу прощения, что не присоединяюсь к вам. Там не очень чисто.