Стейси Холлс - Покровители

– Точно, они убивают детей, – весело подхватила Энн, – а еще, говорят, держат животных, в которых вселяется сам дьявол.

– Да-да, у них полно всяких жаб, крыс и котов! – пронзительно крикнула Элинор, и они обе затряслись от смеха.

– Вы знаете женщину по имени Джудит? – спросила я, не дожидаясь, пока они угомонятся.

– Джудит? Нет, а она кто, ведьма?

Вместо ответа я вновь наполнила наши бокалы. Херес легко пился, и я надеялась, что его расслабляющее действие развяжет им язык.

– Не желаете ли прогуляться по саду? Солнце уже достаточно хорошо греет.

На самом деле мне стало невыносимо сидеть с ними в этой убогой гостиной. Мы все встали, и у меня вдруг слегка закружилась голова. Я вывела их под бледное голубое небо, день выдался теплым, но ветреным. Мы отправились на прогулку вокруг дома, Элинор, набрав букетик цветов, прижала его к груди.

– Я похожа на невесту? – спросила она.

– Ах, я впервые вижу такую прекрасную невесту! – воскликнула Энн.

Кружась и пританцовывая, они носились по саду в своих широких юбках, но Энн вдруг замерла, удивленно взглянув на меня и осознав, что я не смеюсь и не резвлюсь вместе с ними.

– А знаете, Флитвуд, вы изменились, – заметила Энн, – не могу сразу сообразить, в чем именно… но в вас появилось нечто… оригинальное.

– Энн, это ваше красноречие, как всегда, оригинально. – Элинор пренебрежительно фыркнула.

– Так что же во мне изменилось? – решила уточнить я.

– На самом деле вам всегда была свойственна некоторая меланхолия. Но теперь она кажется… более основательной.

– Меланхолия?

– Да, легкая грусть, даже печаль. Но теперь в вас появилось нечто новое, как будто вы повзрослели… обрели новое жизненное знание.

– Жаль, что мне не удалось остаться в неведении, – проворчала я, – такого знания я предпочла бы избежать.

Элинор недоуменно глянула на меня.

– Какого знания?

Природа вокруг нас застыла в полной неподвижности; ветер неожиданно стих. От выпитого хереса мной вдруг овладело странное легкомыслие, а яркие солнечные лучи и зеленеющие холмы начали покачиваться.

– О жизни вашего брата, – с невинным видом ответила я.

Энн тоже остановилась, и теперь уже они обе тупо уставились на меня.

– И его любовнице. О ее будущем ребенке. Разве вы не знали?

Очаровательный букетик выпал из руки Элинор и рассыпался по дорожке. На их лицах застыли одинаково потрясенные выражения.

– Вы шутите.

– Я видела ее собственными глазами. Она живет в Бартоне, в доме моего отца. Там Ричард поселил ее.

Стайка птиц вылетела из листвы ближайших деревьев и с шумом пронеслась над нашими головами. Ну вот, семена я посеяла, и теперь, хочу я того или нет, они будут прорастать.

– А вы уверены в этом? – слегка дрожащим голосом спросила Энн.

– Более чем, – с трудом выдавила я.

– Но вы же только недавно поженились…

– Четыре года.

Сейчас мне всего семнадцать лет, но на мою долю выпало уже столько испытаний, что хватило бы лет на тридцать, а то и на все пятьдесят. Мой муж завел любовницу, хотя мне далеко до старой седовласой и морщинистой матроны. Подозреваю, что я даже моложе его новой пассии, но всякий раз, когда я представляла ее, она казалась мне еще более красивой. Ребенок, которого мне хотелось подарить Ричарду, стал теперь значительно большей драгоценностью: он мог сохранить мое место в доме, в семье. Без него я всего лишь бессмысленное украшение, чисто номинальная жена. Теперь я отлично поняла свою роль. Если это дитя погибнет во мне, как и предыдущие, то я так же могу постоянно жить в доме моей матери, поскольку тогда моя бесполезность станет вопиюще очевидной. От этой ужасной мысли во мне вдруг все окаменело. Ради собственного будущего я должна выносить ребенка Ричарда, и, если он умрет, то это будет равносильно моей смерти.

В гнетущем молчании мы дважды обошли сад по кругу, правда, изредка Энн или Элинор в явном замешательстве пытались разрядить напряжение, рассуждая о превратностях здешней погоды, о необычайной северной удаленности Уэстморленда от более южного Йоркшира и от Лондона с их модами и о том, что вряд ли кто-то из Беллингемов за последние пять лет заказал себе новое платье.

Они не задержались надолго, высказав сожаление по поводу того, что не смогут дождаться возвращения моей матери из деревни, так как им давно пора забирать с постоялого двора своего управляющего и отправляться домой в Йоркшир. Направившись к конюшне, мы проходили мимо задней кухонной двери, она вдруг открылась и в дверном проеме появилась Алиса.

Она стояла там в своем обычном платье и старом фартуке с корзинкой в руке и удивленно открывшимся ртом. Мы с ней обменялись долгим взглядом, и Энн с Элинор заметили эту странность, поскольку обычно слуги не заслуживали нашего внимания.

– Кто это? – спросила Энн.

Я облизнула губы.

– Никто. Алиса, иди в дом.

Я глянула на нее с натянутой улыбкой, и мы пошли дальше своей дорогой. Только заметив, что она не тронулась с места, я осознала, что именно сказала. Мне показалось, что я оступилась, земля вдруг словно качнулась передо мной и вновь застыла. Чуть погодя Алиса ретировалась, закрыв за собой дверь кухни.

Во мне поднималась волна страха, противного и скользкого, как угорь, я не смела взглянуть ни на Энн, ни на Элинор, не зная, насколько они осведомлены о судебных делах. Я понимала только, что должна вести себя так, будто ничего не случилось, и Алиса была обычной незаметной прислугой.

– Странно, – вяло произнесла я, – представляете, на меня вдруг навалилась ужасная усталость, – Не пора ли нам приказать вывести ваших лошадей? По-моему, мне нужно прилечь.

Когда, после поспешного прощания, лошади гостей скрылись из вида, спустившись с продуваемого ветром холма, я вернулась в гостиную и допила остававшийся в графине херес. Произошло нечто ужасное, хотя не понятно пока, насколько ужасна моя оговорка. Я поступила глупо, рассказав им о Ричарде; это ничем не могло помочь моему положению, зато могло жутко разозлить самого Ричарда. И так бездумно назвать имя Алисы… Разумеется, они могут не знать, что она та самая Алиса Грей, чье имя занесено в какой-то список в соседнем графстве, и что именно она, возможно, разыскивается для дознания. Но, может быть, все-таки знают?

Еще до полудня, уже сильно опьянев, я поднялась в свои покои. Алиса куда-то ушла, и я присела на кровать и сбросила туфли.

Сестры и мать Ричарда – если она еще ничего не знала – несомненно, захотят поговорить с ним о Джудит, и тогда он может еще больше разозлиться на меня. Вероятно, меня начнут обсуждать не только в Ланкашире, но и в Йоркшире, мое имя будут склонять в приемных залах и столовых. Но, с другой стороны, больше я злилась на него, чем на саму себя. Это все его вина, да еще моей матери, ведь она скрывала от меня то, что ей известно о Джудит, упорно твердя только о том, что я должна произвести на свет ребенка, словно я сама не хотела того же, словно не понимала, как это важно. Я привыкла думать, что все предыдущие выкидыши происходили по моей вине, но сейчас, лежа на кровати, согретой лучами солнца, я осознала, что они тоже виноваты в предательстве.