Стейси Холлс - Покровители

– Кто же?

Могла бы и не спрашивать. Широкие черные юбки возвестили о приближении к кухне моей матери еще до того, как она явилась туда собственной персоной, плавно, словно рыба, скользящая в водной глади пруда. Судя по выражению ее лица, она была настроена воинственно и решительно.

– Флитвуд, немедленно выходите из кухни, – повелительно произнесла она.

Волна накатившего ужаса на мгновение, казалось, пригвоздила меня к стулу.

Миссис Нейв склонила голову, неловко отряхивая пухлыми руками крошки с фартука. Устремив на мать самый сердитый из моих взглядов, я гордо прошла мимо нее, вспомнив, как она вскрыла письмо Ричарда сразу по прибытии и не удосужилась сообщить мне о его содержании. Мне и в голову не пришло спросить, о чем он пишет, а его письмо ко мне так и лежало нераспечатанным на письменном столе в моей комнате.

– Флитвуд, вы же не можете вечно избегать его.

Я предпочла пройти в гостиную, а за мной в прихожей звенел ее возмущенный голос. Я уже решила, что больше не буду разговаривать с ней.

Меня пробирала дрожь, хотя воздух в этой тесной гостиной с высокими узкими оконными проемами был душным и спертым. В бледных лучах света плясали пылинки, рядом с моим креслом на табуретке лежала шахматная доска. Мать иногда играла в шахматы с домоправительницей, а иногда – сама с собой. Для нее такие игры были обычным явлением, но впервые я вдруг осознала, насколько достойно сожаления ее одиночество в гостиной, учитывая, что я находилась рядом, всего лишь этажом выше. В общем, при желании, она могла бы предложить мне поиграть с ней; но разве имело смысл жалеть женщину, которая сама предпочитала одиночество? Поправив на животе полы верхнего распашного платья, я в ожидании сложила руки на коленях.

Первым появился Пак, увидел меня, подбежал, радостно высунув язык, и уселся рядом с моим креслом. Затем вошла моя мать, ее паттены клацали по каменным плитам, поэтому поступь звучала звонче и тяжелей по сравнению со звуком, издаваемым обычными домашними туфлями из мягкой телячьей кожи, а следом за ней послышался знакомый перезвон монет.

– Флитвуд.

Я услышала его голос, одновременно увидев его. Блеснула на свету серьга в его ухе, и серые глаза тоже излучали сияние. Сначала он посмотрел мне в глаза, и сразу перевел взгляд на мой живот.

На лице его четко отразилась мысль: вы все еще с ребенком.

Я уже забыла, каким понятным и важным может быть молчание двух супругов, если они досконально так изучили друг друга, что их общению не помешает даже темнота. Пожалуй, можно читать даже мысли. Моя мать переводила невозмутимый взгляд с меня на Ричарда и обратно.

– Вы хорошо выглядите, – начал Ричард.

Я хранила молчание.

– Флитвуд? – резко повысив голос, изрекла моя мать.

– Я вас не задерживаю, – сухо ответила я.

Я умоляюще глянула на Ричарда, но взгляд его серых глаз так напряженно сцепился с моими черными глазами, словно он боялся, что я могу вдруг исчезнуть.

Моя мать удалилась из гостиной, закрыв за собой дверь. Но я не услышала звука шагов ее паттенов из прихожей, поэтому, чуть погодя, произнесла: «Мама» – и тогда из-за двери донеслись удаляющиеся звуки ее клацающих подошв.

Ричард сел в кресло напротив меня, и, к нашему общему удивлению, Пак неожиданно зарычал и залаял.

– Вы и собаку тоже настроили против меня? – весело произнес мой муж, хотя взгляд его оставался печальным.

– У него своего ума хватает.

Ричард вздохнул и, сняв свою черную бархатную шляпу, предложил ее Паку для обнюхивания в знак примирения.

– Помнишь меня, старина?

Я почувствовала себя дважды преданной, когда Пак подошел к нему, ткнулся носом в его руку и одобрительно оскалился.

– Ну вот, другое дело! – тихо воскликнул Ричард, потрепав Пака по голове и, как обычно, энергично погладив ему спину.

– Я и забыл, как много времени занимает поездка в этот манор, – наконец заметил он, пристроив шляпу на колени.

– В охотничьих вылазках дороги вас не утомляли.

– Я и не говорил, что утомлен.

– Однако не месяц же вам потребовался, чтобы доехать сюда.

Моя дерзость удивила нас обоих. Ричард открыл было рот, но опять закрыл его, ограничившись тем, что молча сменил позу в кресле.

– Нет. Меня задержали неотложные важные дела.

– Более важные, чем дела вашей жены? Ричард, как вы могли пойти на такое?

– Простите, я сожалею. Прошу вас, поедемте домой.

Я зажмурила глаза и перед моим мысленным взором пронеслись картины нашей четырехлетней семейной жизни: наши общие прогулки верхом, обсуждения покупок, проведенные вместе ночи, общие развлечения. Воспоминания о долгой счастливой жизни.

– Готорп без вас изменился. Это же наш дом, нам нужно жить там вместе.

– Раньше вы частенько забывали об этом!

– Увы. Но мне необходимо вернуться туда вместе с вами.

– А как быть со всеми вашими тайнами, Ричард. И ложью…

Мне вспомнились слова Алисы: «Я боюсь лживых людей». Сейчас до меня дошло, что она имела в виду: ложь способна разрушать жизнь, но также и создавать ее, подобно животу Джудит, округлившемуся благодаря лжи Ричарда.

– Я довольна здешней жизнью.

– Довольны жизнью? С вашей матерью? Вы же терпеть ее не можете. – Он и не подумал понизить голос. – Что здесь может быть хорошего, не говоря уже о ленивых слугах и убогой обстановке?

– Если она и убогая, то потому, что вы недостаточно щедро обеспечиваете мою мать, – прошептала я, – такая скупость мне даже в голову не приходила, принимая во внимание мое богатое приданое.

Он запустил руку в кошель на поясе.

– В какой сумме она нуждается?

– А какую сумму вы платите вашей любовнице?

Открыв кожаный кошель, он выложил на каминную полку стопку монет, словно оплачивал мое проживание на постоялом дворе.

– Разве вам теперь не приходится содержать четырех женщин? – продолжила я, – Двух матерей и двух жен? Полагаю, уровень жизни здесь снизился не случайно, раз вы взяли на содержание очередную семью. Вы знали, в какой бедности держали ее?

– Естественно, не знал. Если она в чем-то нуждается, то ей достаточно только попросить. Я разберусь с этим вопросом. Возможно, Джеймс подкорректировал какие-то расходы, чтобы свести баланс, не сообщив мне об этом.

– Тогда мне, видимо, стоит спросить Джеймса, почему он посылал в Бартон душистое мыло, когда моей матери слуги сами варили его из жира и золы.

В уголках губ Ричарда заиграла легкая улыбка, очевидно, его забавляло то, что я отстаивала ее интересы. Меня охватила ярость, но я решила дождаться ответа и, подавив ее, лишь сжала руками подлокотники кресла. Вряд ли легким поддразниванием он надеялся отвлечь меня от объяснения того, из-за каких важных дел ему целый месяц не удавалось добраться в мой нынешний дом.