Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

— Так я и предполагал! — усмехнулся Каржавин. — Масонам практические дела не по вкусу. Им бы только магией забавляться да беседовать с духами. Дивлюсь Новикову! Он иного поля ягода, к чему с ними соединился?..

Дверь распахнулась. На пороге стоял странный человек в запыленном, измятом, драном плаще. Тощее желтое лицо обросло густой темной бородой с легкой проседью; нечесаные грязные волосы космами падали на плечи.

— Что вам угодно? — с удивлением осведомился Каржавин по-французски.

— Кажется, он и есть, Федор Каржавин! — сказал вошедший по-русски. — Всесветный мореплаватель, неунывающий россиянин!..

Он улыбнулся, улыбка на этом диковатом лице походила на гримасу.

— Господи боже мой! — воскликнул Каржавин, вглядевшись в незнакомца. — Неужели Ерменев?

— Узнал? — сказал гость. — Привелось все-таки свидеться… Обниматься не будем, больно я грязен.

— Где же пропадал?

— Поблизости, — усмехнулся Ерменев. — Пришлось погостить в замке его величества короля Франции… Замок сей именуется Бастилией!

— Неужели? — воскликнул Каржавин в ужасе. — За что же?

Ерменев пожал плечами:

— Покойный Дидерот [29] Так произносили по-русски в те времена имя Дидро, знаменитого французского философа-просветителя. как-то пошутил: «Если вас заподозрят в том, что вы собираетесь похитить здание Большой оперы, не оправдывайтесь, а бегите немедленно из Парижа…» Впрочем, кажется, я догадываюсь кое о чем… Но погоди! Кто этот молодой человек? Хозяйка, проводив меня к тебе, сказала, что здесь живет еще один наш соотечественник… Не он ли?

Егор, оправившись от изумления, сказал:

— Иван Алексеевич, это я, Егор! Помните Сивцово, сумароковскую деревню? Я тогда мальцом был…

Ерменев внимательно глядел на юношу.

— Как не помнить, — сказал он. — Егорушка!.. Вон ты какой стал, совсем мужчина… Рад тебя видеть, дружок. Право, очень рад! Ну, братцы, побеседуем всласть. Кажется, есть о чем! Только дайте срок. Сперва надобно привести себя в приличное состояние. Я велел хозяйке приготовить горячей воды и мыла. К счастью, госпожа Бенар сохранила мне комнату и все вещи. Гардероб мой несложен, а все-таки кое-какая одежонка имеется.

— Ступай, ступай! — сказал Каржавин. — Как закончишь туалет, тотчас же приходи сюда.

— Нет, сразу не могу. Надобно еще кой-где побывать… К вечеру вернусь.

Вскоре Ерменев, вымытый, причесанный, в скромном, но вполне пристойном сером фраке, шел по улице Клер.

Войдя в подъезд хорошо знакомого дома, он с волнением осведомился у привратника, по имени Мейяр:

— Можно ли видеть госпожу Виже-Лебрэн?

— Давненько вас не было видно, сударь, — сказал Мейяр.

— Путешествовал, мой друг.

— О!.. И далеко?

— Гм!.. Не очень! Но пришлось задержаться… Итак, мадам у себя?

— Да, сударь, пожалуйте!

Луиза только что встала. Она была в утреннем пеньюаре из тонкого индийского муслина, с распущенными волосами.

— Боже мой! — прошептала она.

Ерменев притянул ее к себе.

— Ну вот, ты опять со мной! — сказала она, переводя дыхание. — Какое счастье!

— Ты даже не спрашиваешь, где я был?

— Я все знаю. — Она рассказала о полученной записке.

— Понимаю! — кивнул Ерменев. — Я находился в одной камере со старичком книгопродавцем, у него в лавке был обнаружен памфлет против королевского двора… Однажды его забрали из камеры. Должно быть, выпустили на свободу. Он говорил, что брат его — богатый ювелир и имеет влиятельных знакомых. Очевидно, он и добился его освобождения. На всякий случай я дал ему твой адрес, дорогая, и просил известить тебя… Но чего я все же не понимаю, это причин моего нежданного ареста и столь же неожиданного освобождения…

— Кажется, я могу объяснить то и другое, — сказала художница с улыбкой. — Виновник твоего заключения…

— Шевалье де Сансак?

— Разумеется…

— А мой освободитель — ты? Не так ли?

Луиза кивнула:

— Слава богу, что он ограничился такой местью. Было бы куда хуже, если бы тебя швырнули в Сену. Случается в Париже и такое… Я решила отправиться к самой королеве. Она милостива ко мне, я бываю у нее запросто. Я рассказала все, без утайки. Она была растрогана, я видела слезы у нее на глазах… Да благословит господь ее величество!

— Удивительно! — сказал Ерменев задумавшись. — Ведь этот шевалье — приближенный графа д’Артуа, а королева…

— Тем великодушнее ее поступок. Во всяком случае, сомнений нет: не прошло и недели, и ты свободен.

— Конечно, — подтвердил Ерменев. — Мы снова вместе, и это главное. Благодарю! — Он нежно поцеловал ее руку.

— Глупенький! — шепнула Луиза, прижавшись к нему и закрыв глаза. — Могло ли быть иначе? Ведь я люблю тебя!..

Вечером Ерменев, Каржавин и Егор встретились в гостинице.

— Ну, друзья! — сказал Ерменев. — Пусть каждый расскажет о своей жизни за эти годы. Начнем с тебя, Каржавин!

— Погоди, — сказал Каржавин. — Прежде мне вот что нужно… Не знаешь ли, куда девалась Шарлотта?

Ерменев ответил не сразу.

— Так ты еще не забыл ее? — спросил он.

— Как можно! — воскликнул Каржавин. — Ведь она жена мне!

— Жена-то жена… Однако редкое супружество способно выдержать столь долгую разлуку.

— Я люблю ее по-прежнему, — сказал Каржавин.

— А она?

Каржавин пристально посмотрел ему в глаза:

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего особенного, просто спрашиваю.

— Не знаю, — сказал Каржавин. — Мы давно не переписывались. Да ты объясни! К чему таиться?

— По-моему, не стоит повторять прежние ошибки, — пожал плечами Ерменев. — Ты ведь не был счастлив с ней. И…

— Я тебя только о том спрашиваю, — холодно прервал Каржавин, — знаешь ли, где она находится.

— Изволь! — сказал Ерменев, немного помедлив. — Около года назад супруга твоя выехала к своему дальнему родственнику… Живут они в Лионе. Он, кажется, чиновник судейский… А фамилии его не помню.

— Это ничего! — сказал Каржавин радостно. — Уж теперь-то я ее найду… Завтра же отправлюсь в Лион! Послушай, Ерменев, я на тебя не в обиде. Понимаю, что ты из дружеских чувств. Но…

— Тебе виднее! — пожал плечами Ерменев. — Итак, начинай свое повествование!

Когда Каржавин рассказал о своих скитаниях, Ерменев покачал головой:

— Хлебнул же ты горя, бедняга! Вспомни: я советовал не ездить.

— Ни в чем я не раскаиваюсь! — возразил Каржавин. — Правда, под конец измаялся, затосковал. А теперь, отошел и, кажется, готов начать все сызнова…

— Кто что любит! — сказал Ерменев. — Мне, например, не надобно ни дальних странствий, ни приключений. Отсюда, из моего окна, видна каменная стена, увитая плющом, и крона старого дуба. Осенью на закате стена пламенеет, листья становятся багровыми. Ничуть не хуже пальмовых рощ и океанского прибоя… Ну, Егорушка, теперь твоя очередь!