Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

— Не довольно ли, господа? — взмолилась Виже-Лебрэн. — Повсюду только и слышишь пререкания между глюкистами и пиччинистами. Недавно в саду Пале-Рояля страсти до того разгорелись, что закипела рукопашная схватка. Право, не стоит обсуждать тему, ставшую достоянием толпы.

От музыки перешли к театру. Шевалье де Сансак рассыпался в похвалах по адресу мадемуазель Рокур, блестяще сыгравшей главную роль в вольтеровской трагедии «Меропа». Граф де Буффле стал расхваливать молоденькую мадемуазель Конта, прославившуюся исполнением роли Сюзанны в «Женитьбе Фигаро». Поэт Делиль напомнил о превосходной игре сидевшего рядом с ним Дюгазона в той же комедии.

Хозяйка дома вздохнула. Пьеса Бомарше была столь же избитой темой, как и борьба двух музыкальных школ… Вдруг взгляд ее упал на Ерменева. Он сидел молча, на лице у него была откровенная скука.

Виже-Лебрэн обратилась к нему:

— А вы, сударь, смотрели «Женитьбу Фигаро»?

Ерменев ответил утвердительно.

— И что вам больше всего понравилось?

— Публика!

Послышался смех, возгласы удивления.

— Чудесный комплимент нашим артистам! — усмехнулся шевалье де Сансак.

— Боюсь, что меня неверно поняли, — заговорил Ерменев спокойно. — Господин Бомарше сочинил превосходную комедию. Актеры… — Он почтительно поклонился мадемуазель Конта и Дюгазону… — разыграли ее мастерски. В этом сходятся все. Но обратите внимание на зрительный зал, господа! Комедия была представлена сто тридцать раз и продолжает идти с таким же успехом. Публика неистовствует. После закрытия занавеса раздаются крики: «До завтра!..» В чем же причина?

— Вполне понятно, — сказал граф де Буффле. — Много комических положений, отличные роли, живое действие, изящный язык…

— Публику всегда забавляют проделки плута, — добавил шевалье де Сансак.

— Извините, господа! — возразил Ерменев. — Немало повидали французы отличных комедий. И плутовские похождения тоже не редкость. Однако подобного триумфа еще не бывало… Я объясняю это иначе. Слуга водит за нос своего господина, отвоевывает у него возлюбленную… Ведь Фигаро не простой плут. Да он и не плут даже! Это плебей, умный, полный жизненных сил. Таким его сделала жизнь. А графа Альмавиву та же жизнь лишила воли, ума, изворотливости. И вот публика хохочет над незадачливым аристократом и рукоплещет ловкому простолюдину… Ведь большинство зрителей принадлежит к третьему сословию!

Все молчали.

Затем граф де Буффле сказал:

— Вы слишком мудрите, сударь. Едва ли старик Бомарше имел в виду что-либо подобное. А если бы и так, то зрителям до этого никак не додуматься.

— Не согласен, господин граф! — возразил художник. — Третье сословие с каждым днем становится умнее и хорошо сознает свою силу.

— О, какие грозные пророчества! — иронически воскликнул де Сансак. — Если бы в «Женитьбе Фигаро» было нечто подобное, едва ли ее стали бы представлять на придворной сцене, в присутствии их величеств!

Ерменев слегка улыбнулся.

— Этого объяснить я не могу… При дворе не бываю.

— Не сомневаюсь! — язвительно заметил шевалье.

Хозяйка, как опытный рулевой, почуявший близость подводного рифа, быстро перевела беседу в другое русло. Заговорили о недавней выставке картин.

Актер Дюгазон, подойдя к Ерменеву, шепнул украдкой:

— Вы молодчина! Зайдите как-нибудь ко мне за кулисы!..

Часам к одиннадцати гости стали разъезжаться.

Провожая Ерменева в переднюю, хозяйка сказала:

— Нужно все-таки, чтобы вы разъяснили мне смысл ваших рисунков.

— Охотно! — сказал он. — Но только без посторонних.

— Вот как? — Она поглядела ему в глаза.

— Да, мадам! — повторил он, не отводя взгляда. — Только наедине, если вам угодно… Я не терплю великосветского общества.

— Завтра утром я буду у себя, — сказала Виже-Лебрэн.

После ухода гостей шевалье де Сансак, по обыкновению, задержался. Эта близость длилась уже более года, о ней знал весь Париж, скрывать ее не имело смысла.

— У вас бывают странные причуды, Луиза, — хмуро сказал шевалье, когда хозяйка возвратилась. — Вы принимаете у себя бог знает кого!

— Например?

— Хотя бы этого доморощенного философа… Кто он?

— Мой собрат по профессии, русский художник. Не понимаю вашего негодования. Он талантлив и далеко не глуп.

— Мне нет дела до его талантов. Это человек дурного общества. Надеюсь, его первый визит останется последним.

— О Гастон! — ответила она, слегка сдвинув брови. — Я добилась от моего супруга свободы не для того, чтобы подарить ее кому-нибудь другому. Мои знакомства и привязанности зависят только от меня самой. Вам это должно быть известно…

— Извините, Луиза! — спохватился шевалье. — Я ведь только хотел…

— Охотно извиняю, — улыбнулась Виже-Лебрэн. — И желаю вам доброй ночи… Я очень устала…

Луизе было тогда уже около тридцати трех лет, хотя выглядела она моложе. У нее было немало легких увлечений, но настоящей любви она еще не испытала. Единственным ее любимым существом была пятилетняя Жюли — дочь от несчастливого супружества с господином Лебрэном.

Ерменев резко отличался от людей, которые ее окружали. У него было простое лицо с чертами грубоватыми и резкими, как у людей, изображенных на его рисунках. Он не обладал утонченной галантностью, присущей парижанину избранного круга, носил скромную, несколько потертую одежду. Речь его вовсе не походила на изящную салонную беседу: в ней не было отточенных, безукоризненных по форме фраз, блестящих острот. Он говорил, как бы размышляя вслух. И тем не менее в нем было какое-то загадочное обаяние.

Шевалье де Сансак по сравнению с Ерменевым казался ничтожным, скучным, женственным. Его светский лоск и поверхностное остроумие потеряли для Луизы былую прелесть, а самодовольство и ограниченность, к которым она раньше относилась снисходительно, теперь раздражали ее.

Под разными предлогами Луиза уклонялась от встреч с ним наедине. Да и ее званые вечера становились все более редкими.

С Жанно они виделись ежедневно. Он проводил у Виже-Лебрэн по нескольку часов, в хорошую погоду они отправлялись на прогулки. Гуляли не в парке Пале-Рояля, на бульваре Тампль или Елисейских полях, где бывал весь элегантный Париж, а за городом — в уединенных местах. Луиза отказалась от прежних развлечений не потому, что опасалась появляться в свете со спутником, так бедно одетым и безвестным. Репутация у нее была достаточно прочная и нисколько от этого не пострадала бы. Просто ей хотелось сделать приятное своему новому другу.

Только одно обстоятельство беспокоило ее: Жанно никогда не упоминал о ее картинах. Это было странно. После лестного отзыва о его рисунках она могла бы рассчитывать на ответную похвалу. Но он не обмолвился ни словом. Наконец она решилась спросить сама.