Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

Конвойные выполнили приказ.

— По какому праву меня схватили? — гневно крикнул пленник, как только конвойные вынули у него кляп изо рта. — Кто вы такие?

— Потише! — спокойно ответил смотритель. — Здесь кричать не принято. Подтверждаете ли вы, что вас действительно зовут Жан… — Он взглянул на бумагу и с трудом произнес: — Жан… Эр-ме-нэфф?

— Да, я Ерменев! Но что из этого?

— То, что мной получен приказ о вашем аресте.

— Аресте? Я не знаю за собой никакой вины!

— Меня это не касается, приказ есть приказ!

— С каких это пор в Париже стали похищать на улицах ни в чем не повинных людей? — воскликнул Ерменев с негодованием. — Я иностранец, мирный художник. Возвращался домой, и вдруг на меня нападают из-за угла, связывают, бросают в карету!.. Я думал, что попал в руки бандитов, оказывается — это блюстители порядка! Я требую, чтобы о моем аресте немедленно сообщили российскому посольству!

— Требуете? — переспросил смотритель. — Поживете немного в нашем отеле, пыл ваш остынет.

— Где же я нахожусь? — спросил Ерменев.

— В Бастилии, — ответил смотритель добродушно.

Госпожа Виже-Лебрэн, о которой упоминал граф д’Артуа, была в расцвете славы. Ее картины, главным образом портреты, имели шумный успех. Мужчины на этих полотнах выглядели изящными, благородными, нежными и задумчивыми, дамы и девицы были воплощением наивной женственности и небесной чистоты.

Это нравилось…

После смерти Людовика XV вызывающая роскошь уступила место букилической простоте. Королевский двор переселился из пышного Версальского дворца в уютный замок Трианон. Там среди парка были разбросаны швейцарские шале, пастушеские фермы. Король Людовик XVI слыл образцовым семьянином и на досуге развлекался слесарным ремеслом. Королева Мария-Антуанетта собственноручно доила коров, угощая придворных свежим молоком в изготовленных на севрском заводе чашках из ажурного розоватого фарфора. Любимым развлечением стали сельские празднества. Дамы и кавалеры в пастушеских костюмах из великолепных тканей пасли на подстриженных лужайках чистеньких, причесанных овечек, разукрашенных шелковыми лентами.

По глади озера плыли золоченые рыбачьи лодки; маркизы, графы и виконты, одетые рыбаками, напевали арии Гретри. Королева любила интимные завтраки в маленькой белой столовой, с потолком, расписанным под птичий двор, и фонариками, обвитыми гирляндами из золотых колосьев и маргариток. Пышные и неудобные туалеты сменились легкими платьями и античными туниками, затейливые напудренные прически — распущенными волосами естественного цвета. Дамские шляпы изображали цветочные клумбы и пчелиные ульи.

Светское общество восхищалось «Новой Элоизой» [27] Роман Жан-Жака Руссо. , зачитывалось слезливыми романами мадам де Жанлис. Девицы играли на арфах и клавесинах чувствительные романсы, юные щеголи писали им в альбомы трогательные стишки, полные вздохов и жалоб.

Чувствительность, простота жизни, слияние с природой — таковы были новые прихоти французской аристократии, самой изысканной и расточительной на свете.

Стиль госпожи Лебрэн как нельзя более подходил к новым вкусам. Она не только писала портреты, но и придумывала платья, прически, головные уборы.

Елизавета-Луиза Виже была дочерью небогатого, малоизвестного живописца. С детских лет ее учили рисовать и писать красками — сперва отец, потом художник Бриар и наконец, очень недолго, знаменитый Грез.

В очень юном возрасте мадемуазель Виже выдали замуж за некого господина Лебрэна, посредственного художника, который занимался не столько искусством, сколько скупкой и продажей картин и гравюр. Он слыл богачом, но репутация эта, приобретенная благодаря широкому образу жизни и хвастовству, оказалась дутой. Вместо состояния у него была куча долгов.

Однако в делах Лебрэн кое-что смыслил. Присмотревшись к картинам невесты, он разглядел под покровом неуверенности и еще слабого мастерства ценные достоинства, изящество, изобретательность, ощущение цвета и линии. К тому же девушка была трудолюбива. Все это сулило немалые выгоды в будущем.

С помощью своих многочисленных связей и умелой рекламы Лебрэн создал жене некоторую известность. Остального она добилась сама. Между супругами было заключено полюбовное соглашение. Госпожа Виже-Лебрэн согласилась отдавать мужу большую часть своего заработка, получив взамен полную свободу, Она жила на отдельной половине дома, состоявшей из двух небольших комнат. По вечерам сюда съезжались артисты, художники, поэты, придворная знать.

Здесь было так тесно, что иной раз не хватало кресел, и мужчины усаживались на ковре.

— У меня даже маршалы Франции не брезгуют посидеть на полу! — с шутливой гордостью говорила художница.

И действительно, иные обладатели громких титулов, роскошных особняков и поместий предпочитали веселую артистическую богему скучному однообразию великосветских салонов. К тому же хозяйка была умна, хороша собой и, несмотря на свое отнюдь не знатное происхождение, имела могущественные связи. Ей покровительствовала сама королева…

Однажды художник Жозеф Дюплесси показал госпоже Виже-Лебрэн странные рисунки. На них были изображены бородатые люди в диковинных одеждах, старухи шпионки, слепцы с поводырями, убогие деревянные хижины.

Сделанные тушью или углем, рисунки были подчеркнуто просты, резки, грубы. Но Виже-Лебрэн сразу почувствовала, что дело здесь не в слабой технике, а в чем-то другом. Это была своя манера, особый стиль, совершенно отличный от того, который господствовал в современном искусстве.

— Что-то азиатское? — заметила художница, разглядывая рисунки. — Татары? Или Персия?

— Это Россия, — объяснил Дюплесси.

— Россия?.. Мне случалось встречать русских. Помню князя Орлова, а с графа Шувалова я даже делала портрет… Но тут совсем другое.

— Очевидно, существуют две России, мадам, — улыбнулся Дюплесси. — Об этой стране мы знаем, кажется, еще меньше, чем о татарах и Персии.

— Кто же автор?

— Русский художник. Живет в Париже уже довольно давно, работает у меня в мастерской. Имя у него чертовски трудное, мы зовем его просто Жанно.

— Представьте его мне! — предложила художница.

Так Иван Ерменев появился в салоне Виже-Лебрэн.

Хозяйка приняла гостя с обычной любезностью. Похвалила его рисунки.

— В самом деле? Они нравятся вам? — спросил Ерменев недоверчиво.

— А почему бы и нет? — пожала плечами Виже-Лебрэн. — Сюжеты мне непонятны, манера необычная, но руку мастера я всегда могу узнать.

— Приятно слышать, мадам!

Этот вечер был особенно оживленным. Знаменитый виртуоз Виотти исполнил на скрипке несколько пьес Рамо и Керубини. Не менее знаменитый композитор Гретри сыграл на клавесине отрывки из своей новой оперы. Тенор Тара чудесно спел арии из глюковских опер «Орфея» и «Армиды». Завязался спор на модную тему: о двух соперничавших музыкальных школах. Одни восхваляли Глюка — создателя новой оперы, в которой музыка сливается с действием и выражает истинные чувства людей. Другие защищали противника Глюка — неаполитанца Пиччини, придерживавшегося привычных оперных канонов. Новое музыкальное направление, говорили они, приведет к гибели виртуозного пения.