Игорь Лебедев - Расстрел на площади

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться к товарищу сержанту, — вдруг услышал Митя свой собственный голос.

— Что? — И брови обоих Митиных начальников поползли вверх.

— Разрешите обратиться к товарищу сержанту.

— К какому товарищу сержанту?

— К товарищу сержанту за вашей спиной.

Школьник обернулся назад и сделал шаг в сторону.

— Обращайтесь, — сказал он и как-то неуверенно пожал плечами.

— Товарищ сержант, как мой наставник, как старший товарищ, подскажите мне, как ответить на вопрос товарища старшего лейтенанта?

Сержант недоуменно посмотрел на Митю, потом на Школьника и снова на Митю:

— Чего?

— Если бы ваш друг попал в беду, вы стали бы его защищать или предали?

Жиян чувствовал себя так, будто ему врезали под дых на последней секунде боя, когда дать сдачи уже нет возможности.

— Ответьте, пожалуйста, по уставу, — прервал минуту молчания Митя и чуть не задохнулся от собственного нахальства.

Школьник стоял с каменным лицом и слушал, как вокруг плаца в траве стрекочут цикады. Когда Жиян перестал мычать, откашливаться и переступать с ноги на ногу, комвзвода снова повернулся к Мите:

— Рядовой Бажин, за неуважение к старшему по званию объявляю наряд вне очереди. Ясно?

— Есть, — отозвался Митя упавшим голосом. — Есть наряд вне очереди.

— Он же у нас специалист по нужнику, — довольно вставил Жиян, в преддверии скорого реванша вновь обретший дар речи.

— Правильно. Завтра отправишь его на кухню. Пусть осваивает смежную профессию.

— На кухню так на кухню, — разочарованно протянул сержант. — Только почему завтра?

— Потому что сегодня у него увольнение. Понял, нет?

Школьник вернул Мите увольнительную. Так он вставил обоим подчиненным. Пусть знают, кто тут главный.

День был такой, что хотелось сочинить какую-нибудь хорошую песню и тут же ее спеть.

Но Митя не пел. Он стоял возле продуктового магазина и ел мороженое. Со стороны картина была, разумеется, глупая. Взрослый детина, солдат, с бляхой на поясе, в галифе, грызет вафельный стаканчик. Зато это было так по-домашнему. Впрочем, не только вкус мороженого, но и все Митино настроение как бы воссоздавало ему дом, Москву. У него вдруг возникло ощущение, что если он будет долго-долго идти вот по этой улице, все время прямо и прямо, никуда не сворачивая, то часа через четыре, а может быть, даже и всего через два, он выйдет прямиком на Красную площадь. Или на что-то очень на нее похожее.

— Скажите, куда я попаду, если пойду по этой улице? — спросил Митя у случайного прохожего, пожилого мужчины с авоськой в руках.

— У нас все дороги ведут в центр.

— На площадь?

— Ну да. На центральную площадь. Только идти будет долго, сынок. Минут пятнадцать. Ты лучше сядь на автобус. Вон остановка. — И указал на противоположную сторону улицы.

Митя поблагодарил, но так как в запасе у него было гораздо больше пятнадцати минут, он решил, что пойдет пешком.

Тем временем из-за угла тяжело вырулил серый автобус и подкатил к поджидавшим людям. Через открытые окна до Мити донесся резкий голос кондукторши, выкрикнувшей призыв передать деньги за проезд и название остановки. Позади, прилепившись к заднему бамперу, висел мальчишка. В свободной руке у мальчишки была буханка хлеба. А вся его фигура напоминала грушу, зацепившуюся за край хозяйственной сумки и готовую вот-вот упасть на землю.

«Если бы твоя мама знала, как ты добираешься до булочной, она ходила бы за хлебом сама, а тебе бы надрала уши», — по-взрослому подумал Митя.

Мальчишка тоже заметил солдата и не сводил с него глаз. Понимая, что сейчас он, возможно, служит примером, пускай даже для этого шалуна, Митя непроизвольно подтянулся, расправил плечи, постарался придать своей походке солидность, но вдруг, неожиданно для самого себя, подмигнул мальчишке. Мальчишка тоже улыбнулся и махнул буханкой хлеба в ответ.

Надкусив край вафельного стаканчика, Митя подумал, что иногда для того, чтобы радоваться жизни, нужно совсем немного. Просто радоваться, без всякой причины. Впрочем, причины у Мити были, но совсем не для радости. Взять хотя бы это отеческое напутствие сержанта.

«Ты, Бажин, из увольнения не задерживайся, — повторил Жиян несколько раз. — Во-первых, потому, что отчизне без тебя будет туго, а, во-вторых, нам с тобой вечерком потолковать надо. Потолковать о делах твоих скорбных как мужчина с мужчиной. Понял? Ты понял, я спрашиваю?»

При этом сержант похлопывал Митю по плечу так, как соскучившийся по работе молот похлопывал бы по наковальне.

Митя его, конечно, понял. Хорошо понял. Но почему-то предстоящая разборка его не очень пугала. То ли сержант с утра стал поменьше ростом, то ли сам Митя подрос, но он не мог больше воспринимать Жияна так же всерьез, как раньше.

Ну, подеремся, думал он, как будто не о себе. Ну, наверняка мне достанется… Неужели не бывает неприятностей похуже?

Кстати, неприятность похуже у него тоже была — Оленька. Да, одно дело было хорохориться перед сослуживцами и совсем другое — остаться с этими мыслями наедине с собой.

«Девушки у меня уже нет». Это значит, что больше никаких писем он писать не должен. Если, конечно, хочет себя уважать. Ну а если все его предыдущие письма просто не дошли? Если все их какой-нибудь пьяный почтальон все время отправлял по другому адресу? А Оленька ждет, надеется и, кто знает, может быть, даже любит его…

— Бред, — сказал Митя сам себе вслух. — Бред. Если бы она хотела, она писала бы мне сама! Сама… Ясно?

И все-таки это было странно. Витек, балагур, насмешник, прошедший, по его словам, огонь и воду, когда узнал про свою девушку, сбежал из части и чуть не…

А он, который едва ли не плакал, расставаясь с Олей, теперь, можно сказать, спокойно, чуть ли не философски рассуждает, стоит ли продолжать с ней свою одностороннюю переписку или пришла пора ставить последнюю точку.

Митя подумал, что зря не сел в автобус. Не потому, что спешил попасть на площадь или еще куда-то, а потому, что, когда в толпе пассажиров тебя со всех сторон толкают живые люди, личные проблемы перестают казаться такими острыми. На время, конечно. До тех пор, пока кондукторша не выкрикнет название твоей остановки.

Но серый автобус перед ним уже захлопнул двери. Митя вздохнул и пошел своей дорогой. Мальчишка со своей буханкой все еще разглядывал этого странного солдата, когда автобус, отходя от остановки, наехал задним колесом на утопленную в асфальте крышку водосточного колодца. Машина звонко громыхнула всеми своими железными внутренностями, и пассажиры отозвались дружным выдохом. Мальчишка, прятавшийся от кондуктора, тоже подлетел вверх, и его ноги соскользнули с узкой железной перекладины. Теперь он висел на одной руке, а черный асфальт под ним бежал все быстрее и быстрее. Мальчишке не хватало ни сил, чтобы подтянуться на одной руке, ни самообладания, чтобы бросить хлеб на мостовую и ухватиться за перекладину другой рукой. Он уже просто ничего не соображал и висел, дергаясь, как червячок на крючке, и силы его таяли с каждой секундой.