Игорь Лебедев - Расстрел на площади

— Алло, Галочка? — чуть не плача, проговорила в трубку всегда обходительная с нею отцовская секретарша Вера Адамовна. — Он очень занят и сейчас не может с вами говорить. До свидания.

Секретарша положила трубку прежде, чем Галина успела что-либо сказать в ответ.

А в кабинете Анатолия Дмитриевича Баранова вот уже три часа кряду происходил напряженный и крайне неприятный разговор. Хозяин сидел за широким, покрытым кипами бумаг и папок столом и, сдвинув брови, мрачно слушал серого жидковолосого человека без особых примет, в скромной позе расположившегося напротив.

Человек говорил вкрадчивым, доверительным тоном, но Анатолий Дмитриевич против воли покрывался холодной испариной.

— Политик должен уметь точно оценивать ситуацию и просчитывать ее как минимум на десять шагов вперед, — ласково нашептывал человек без особых примет. — Мы предоставили вам, многоуважаемый Анатолий Дмитриевич, все козыри. Ваша карьера — в ваших руках. Грядут большие перемены, и вы сами в состоянии решить, сохраните ли за собой прежнее высокое положение в новой ситуации или же навсегда покинете политическую арену. Между нами, могу сообщить, что ваши шансы перейти из этого здания на Старой площади в Кремль весьма велики. Просто надо сделать правильный выбор. Надеюсь, вы меня понимаете: ПРАВИЛЬНЫЙ!

Глядя в глаза странному собеседнику, Анатолий Дмитриевич мучительно соображал, не провокация ли все это. Похоже, человек без особых примет не блефовал. Вряд ли он стал бы искушать судьбу, пробираясь в кабинет крупного партийного чиновника, и ничтоже сумняшеся выкладывать подобный компромат на собственное начальство. Он вел себя спокойно и уверенно — это значит, за ним стояли мощные силы. Похоже, в здании на площади Дзержинского и вправду решили разыграть сложную партию, в результате которой…

Нет, Баранов даже помыслить боялся о том, что же произойдет в случае, если службы госбезопасности осуществят свой план. Перемены — мягко сказано. Это будет переворот, — и от того, какую позицию займет в затеянной игре он сам, Анатолий Дмитриевич Баранов, зависит не только будущее страны, но и его личное будущее.

На днях он встречался с Хрущевым и против воли подумал о том, что этот пухлый суетливый человечек давно уже пережил собственное время и часы его сочтены.

Хрущев улыбался, жал руку и интересовался самочувствием. По опыту Баранов знал, что о самочувствии спрашивает тот, у кого у самого с самочувствием неважно. Эмиссар из здания на площади Дзержинского теперь подтвердил предчувствия Анатолия Дмитриевича. Эпоха Хрущева уходит в прошлое. Кто-то новый займет место первого секретаря партии, и этому новому понадобятся преданные и расторопные помощники. Преданность проверяется на деле. Случай предоставляет Баранову возможность доказать эту свою преданность.

Человек без особых примет смолк и теперь внимательно разглядывал сумрачного хозяина кабинета.

Анатолий Дмитриевич вертел в руках самопишущую ручку с золотым пером, подарок крупного чиновника из администрации американского президента Кеннеди, и упрямо не подымал глаз.

— Итак? — наконец нарушил молчание человек без особых примет.

Баранов поднял на него усталые глаза и медлил несколько мгновений, прежде чем произнести:

— По всей вероятности, вы правы. Страна нуждается в переменах, и мой долг — содействовать на этом пути. Я еду в Новочеркасск.

Человек без особых примет тонко улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку стула.

— Никита Сергеевич, дорогой, вы должны понять, что…

— Не хочу! — выпалил Хрущев.

Он выскочил из-за стола и, будто маленький проворный колобок, прокатился по кабинету, на мгновение задержавшись у высокого и узкого окна. На фоне чистого неба с прожилками молочно-бледных облаков купола кремлевских соборов казались еще более строгими и совершенными. Они золотились на солнце и слепили глаз огненными отражениями.

Сидя в глубине кабинета, председатель КГБ Семичастный наблюдал за Хрущевым, остановившимся у окна спиной к нему и судорожно потиравшим массивный морщинистый затылок.

Хрущев нервничал, и это было на руку.

Семичастный издавна опасался спокойного и уверенного в себе Хрущева, Хрущев же нервный и издерганный становился легкой добычей. Переубедить его в этом состоянии и заставить действовать согласно указке не представляло особого труда.

— Вы соображаете, что говорите, товарищ Семичастный? — вновь закипятился Хрущев, впрыгивая в рабочее кресло и лихорадочно пролистывая ненужные бумаги. — Это же черт знает, что такое!

— Поверьте, Никита Сергеевич, мои люди сделали все от них зависящее, чтобы…

— Не верю!

Семичастный усмехнулся.

Первый секретарь Центрального Комитета партии был похож сейчас на упрямого ребенка, во что бы то ни стало не желающего считаться с реальностью. Разумеется, в конце концов у него не будет иного выхода, кроме как признать нынешнее положение дел, однако, по правде сказать, председателю КГБ не хотелось доводить дело до крайностей.

— Завтра в газетах появится сообщение о росте цен, — напомнил Семичастный. — Это обстоятельство может вывести ситуацию из-под контроля. Мы должны нанести упреждающий удар…

— Какой еще удар?! — взорвался Хрущев, покрываясь апоплексическими багровыми пятнами. — Вы соображаете, что говорите? Удар — по кому? По собственному народу?

— Народом надо управлять. Вы же глубокий политик, Никита Сергеевич, — попытался польстить председатель КГБ, — и осознаете, что маленький, но жесткий урок может предотвратить большую кровь. Когда страна узнает о резко возросших ценах, может произойти непредвиденное.

— Граждане СССР обладают достаточной сознательностью для того, чтобы понять неизбежность ценовых изменений, — заученно пробубнил Хрущев.

Он и сам не верил в собственные слова, однако выкладки солидных экспертов-экономистов в конце концов сломили его сопротивление. Страна жила в долг, и долг этот увеличивался в геометрической прогрессии. Хрущев отчаянно пытался разобраться в цифрах и сводках, но в итоге приходил к одному и тому же выводу: если не поднять планку поступлений в государственную казну, в стране грядет экономическая катастрофа. Он пытался было (с подсказки своих более молодых и безоглядных помощников) предложить дополнительное урезание военного бюджета; однако представители военных ведомств и председатель КГБ как дважды два доказали, что эта мера абсолютно невозможна и, кроме того, приведет к необратимым последствиям. Состоявшееся сокращение армии и без того породило в войсках волну недовольства; Хрущеву докладывали о возможных волнениях в воинских частях, которые, к счастью, не состоялись. Если вновь урезать расходы на вооружение, то силовые структуры вполне могут выйти из-под контроля — запас их терпения и без того на пределе.