Олег Слободчиков - Заморская Русь

По походке в одном из них узнали алеута.

— Наши! — крикнул Кусков, разглядывая бегущих в подзорную трубу.

Байдарки алеутов и кадьяков, потерявших на Ситхе родственников, помчались к берегу. В честь освобождения и встречи начались пляски. Русские стрелки подходили к спасенным, радовались, что видят партовщиков живыми.

После плясок и угощения Кусков с Лукиным долго расспрашивали их о ситхинской расправе. Они бесстрастно рассказывали как после пленения ситхинские старики и дети мучили пленных: привязав к дереву, стреляли в них из луков, отрубали конечности, живым вспарывали животы и вытаскивали внутренности, как учились снимать скальпы. Пока пленных было много, их не жалели. Спаслись проданные в рабство, рабов индейцы берегли по хозяйскому расчету.

Выслушав рассказы, Лукин перекрестился:

— Как дети, не ведают, что творят!

Спасенные требовали сжечь какнауцкое селение, а тойона с шаманом повесить. Кусков с Коноваловым не решились на такую расправу и обидели своих людей, бывших в плену, одарив стариков селения табаком, просили их передать бежавшим, что прибыли сюда как гости и не собираются мстить за содеянное.

Ночью исчез чугач с байдаркой. Очевидно, был взят в плен. Кусков с Коноваловым сделали вид, будто не догадываются об этом. На другой день в селение вернулись женщины и дети. Передовщики принимали их ласково, убеждали, что хотят жить мирно: переждут плохую погоду и уйдут.

Скоро на небе показалось солнце, улеглась волна. Партовщики ловили рыбу, стрелки охотились на нерп и птиц. Запас пищи был пополнен, партия собралась в путь. Один из какнауцких стариков, седой и беззубый, подошел к Кускову и заговорил про то, где и какой зверь водился в прежние времена.

Кускову некогда было беседовать о пустяках, но в настойчивости старика он чувствовал особое значение.

— Там, где Ситха, — кашляя, продолжал говорить старец, — когда-то было много котов, больше, чем сейчас. На берегу огромными сборищами в несколько стай собирались волки, чтобы поживиться свежим мясом, — старик посмотрел на небо, ткнул в сторону солнца трубкой. — Точно в такую погоду и собирались… Думаю, они и сейчас там. Котов уж нет, а волки все ждут, надеются, что вернутся…

— Не те ли волки крепость сожгли? — спросил Кусков.

Старик замялся, испуганно озираясь:

— Откуда мне знать? Стар стал, далеко от стана не хожу!

— И на том спасибо! — Кусков насыпал ему горсть табака.

На другой день бесследно пропала еще одна байдарка. Кусков, как бы случайно, обронил при какнауцких женщинах:

— Мало стало зверя, бегут партовщики!

Сысой возмутился было сказанному, но передовщик взял его под руку и отвел в сторону:

— Знаю, что никто отсюда доброй волей не побежит. Но мы и к весне не доберемся до Ситхи, если будем воевать в каждом селении. Пусть лучше они думают, что мы глупы, но не догадываются, насколько слабы!

От острова к острову, с опаской и оглядкой, с долгими стоянками, партия продвигалась к Ситхе. Однажды вечером, уже присмотрев остров для ночлега, партовщики услышали с берега крик. Сидевшие в байдарах, похватали ружья, на судне запалили фитили. Все настороженно поглядывали вокруг и прислушивались. Крик повторился. На береговую скалу вылез полузверь, обернутый сырыми шкурами, замахал руками и бросился вниз головой в воду.

— Наш! Ишь как плывет! — улыбаясь, пробормотал Григорий Коновалов и повел «Ростислав» ближе к берегу. Плывущего втащили на байдару. Из мокрых волос, спутанных с бородой, на партовщиков смотрели дикие глаза. Спасенный тяжело дышал, пытаясь, что-то сказать.

— Урбанов? — вскрикнул Василий Труднов, узнав передовщика. Тот кивнул и уронил голову на руки.

Приняв спасенного на борт, перекрестился Кусков:

— Не зря шли, вдруг еще кого найдем.

К ночи стрелки и партовщики разбили табор на острове, заняли оборону и выставили секреты. Урбанов пришел в себя, переоделся и даже остриг волосы в кружок. Он был до неузнаваемости худ, рассказывал о мытарствах и скитаниях по лесам, а в глазах попыхивали бешеные огоньки.

Другой ночью Кусков с алеутами тайно подплыл к Ситхе и высадился возле кекура, где стояла палатка Баранова. При свете луны он обошел пепелище бывшего Михайловского форта. Одно задание было выполнено — передовщик убедился, что укрепление сожжено. Вернувшись в лагерь, он собрал всех природных русских людей и креолов, обсудил общие дела. Сход решил, что продолжать поиски пленных равносильно самоубийству и утром «Ростислав» со сводной партией повернул на север к Якутату.

При хорошей погоде и попутном ветре обратный путь был скор и легок.

Судно без опаски вошло в Якутатский залив и направилось к берегу.

Коновалов крикнул на бак, чтобы промышленные готовили якорь. Кусков, оторвавшись от подзорной трубы, указал ей на стены крепости и обеспокоенно спросил Лукина:

— Терентий Степанович! Какой сегодня праздник?

Тот почесал бороду и пожал плечами:

— День работный и постный!

— Разве раку гонят из ягод!? — проворчал Кусков и протянул подзорную трубу Коновалову. — Неужели пьянствуют?

Мореход долго всматривался в обезлюдевшее селение, озадаченно поскоблил бороду, приказал спустить парус и передал трубу Лукину.

— Даже флаг не поднят… Если бы напали на крепостицу, хоть что-нибудь да сожгли! Все цело?!

Громыхнула пушка холостым зарядом. Ответа из крепости не последовало.

С судна подали еще один сигнал. Через четверть часа на краю леса показались две женщины с детьми и снова скрылись среди деревьев. Байдары с вооруженными стрелками пошли к селению. На корме одной из них сидел Васильев с ружьем поперек колен, раскуривал трубку, пальцы его дрожали.

Тойон Николай и его воины торопливо надевали деревянные доспехи.

На берег высадились тремя отрядами. Якутаты двинулись к лесу. Оставив судно на Лукина и едва оправившегося от раны Сысоя, Коновалов с отрядом чугачей и кадьяков занял побережье. Кусков, выстроив русичей и алеутов, при двух фальконетах двинулся к крепостным воротам. Они были распахнуты.

Ветер шевелил разлетевшиеся по крепости листы бумаг. Двери в казенник и казарму были выломаны. Возле сторожевой башни вниз лицом с ошкуренной головой лежал иркутский мещанин Галактионов. Тело было черным от засохшей крови и множества ран. Вокруг него лежали шесть тел каюров и до самой казармы тянулся широкий кровавый след. Дорого отдал свою жизнь беспокойный стрелок. Заметив желтый лоскут в его сжатых пальцах, Кусков разжал топорищем мертвую ладонь и вытащил обрывок шелкового Катькиного платья. В казарме лежали раздетые тела нескольких промышленных и поселенцев.

Видя, что стрельбы нет, из лесу вышли воины тойона Николая с тремя телами, положенными на копья. В одном из них с трудом опознали управляющего Якутатской крепости Степана Федоровича Ларионова.