Олег Слободчиков - Заморская Русь

— Транспорт из Охотска! — Смеясь, облапил ее Гришка Коновалов, ткнул бородой в шею, пытаясь под шумок поцеловать. Она, смеясь, оттолкнула его, вместе с другими выскочила из крепости. Светило солнце, сверкала вода залива. Посреди бухты сбрасывал паруса галиот.

— Слава тебе, Господи! — Перекрестился управляющий крепостью Григорий Коновалов. Терентий Лукин в зипуне нараспашку, в русской льняной рубахе, тоже крестился на восток.

Транспорт покончил с назревавшей распрей. Сторонники Коломина так и не смогли собрать сход. Давно пора было начинать промысел, но из-за голода и смут небольшие ватажки артели якутского купца Лебедева-Ласточкина промышляли только вблизи от крепостей на обедневших зверем лайдах Кенайского и Чугацкого заливов. Но запахло хлебом, люди подобрели, разбились на партии, сошлись на круг. Казенный штурман Степан Зайков предлагал искать новых угодий на юге, куда уплывают на зиму коты, там живут, а здесь только множатся, и котятся. Но меха артели требовались сейчас и сегодня, большинство промышленных были в долгах из-за неудач последних лет.

Коломинские промышленные звали перебраться в Бристольский залив.

Там Котовые острова, открытые Прибыловым и Зайковым. Они искони лебедевские, там весь север под артелью. Коноваловские стрелки драли глотки: хватит ломать спины. В Бристоле крепость строить надо. Никольский редут в Кенайской губе бросим — Баранов спасибо скажет, все к рукам приберет.

Оставим Нучек — шелиховские нас расцелуют.

Терентий Лукин на сходе молчал, теребил бороду, настороженно поглядывая то на одних, то на других. Кенайцы говорили, что к северу от Илямны-озера видели светловолосых и бородатых людей. Как только коломинские стали расхваливать Бристоль, так он и сорвался:

— Правильно говорите, волок искать нужно. Шелиховские говорили, что Митька Бочаров из Бристоля в Кенай на себе байдары таскал. И мы тот путь найдем.

Заносчивый Степан Зайков ругал всех, грозил перевестись к Баранову. Он слышал, что мореход Шильц уже ходил до самых испанских владений, которые испанцы бросили. Не послушали морехода, припомнили, как он, так же бахвалясь, разбил галиот на Котовых островах.

Так и не договорившись, с припасом хлеба, круп и меда партии стали расходиться на промысел, каждая по своему усмотрению. На другой день ушел бы и Прохор пытать счастье на лайдах, но к острову подошла байдара шелиховских промышленных. Двое русских стрелков остались на берегу, двое пошли в крепость. Караульные окликнули Прохора: дружок зовет, что был осенью. Прохор выскочил за ворота.

— Сысой?! — обнял друга. Вокруг них приплясывала и повизгивала от радости Ульяна. Улыбаясь, подошел Лукин, в длинной рубахе с опояской, в древнерусских крестах. Из казармы тек хлебный дух. Тимофей с Сысоем повели носами и перед глазами замельтешили цветные круги.

— Ой, — всплеснула руками Ульяна. — Вы, поди, без хлеба? — Потащила гостей в поварню. Перекрестившись на образа, почитав «Отче наш…» истекающим от слюны языком, шелиховские стрелки сели за стол перед горкой блинов, пахнущих сивучьим жиром.

— Кочесовых позвать надо, — смущенно пробормотал Сысой, не смея прикоснуться к еде. Все казалось сном и боязно было протянуть руку, чтобы, как во сне, хлеб не исчез со стола.

— Звал уже, — оглаживая бороду, сказал Лукин. — Не идут. Они в позапрошлом году в устье Медной реки с нашими воевали, теперь в смущении… Вы ешьте, я им отнесу!

— Хорошо живете! — простонал Сысой и осторожно потянулся за первым блином.

— Третий день только отъедаемся, — проворчал старовер. — Сквернились всякой гадостью, а меха пайщикам — давай.

Ульяна весело вертелась между печкой и столом, потом подсела к Сысою и, зардев, спросила:

— А где Вася?

— Он в медведниковской партии! — прошепелявил Сысой с блином во рту.

— Вася теперь у Баранова в дружках, — сказал не то с издевкой, не то с печалью и вдруг икнул. — Вот те раз? Объелся, прости, Господи! А думал, пуд проглочу, не замечу.

— Простит, — уголками глаз улыбнулся Лукин. — Не часто грешим.

— Вот уж не думал, что попаду на праздник, — Сысой поднялся, кланяясь на образа: — «Благодарим тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных твоих благ…» И вам спасибо! — откланялся лебедевцам.

Тараканов молча перекрестился, накинул парку и пошел к управляющему.

— Мещанин иркутский, — кивнул вслед Сысой. — Грамотный, как бес, говорят, все книги, какие есть, — прочитал, а с десяти шагов ножом в жердину попасть не может.

— Это вас, казаков да крестьян, с малолетства делу учат, — пробасил Прохор, сидя на китовом позвонке с трубкой в руке. — А меня в горной школе чему могли научить? Кабы не дед, пропал бы. Он кистенем такое выделывал, куда нынешним. Разве Терентий Степаныч сможет, — покосился на старовера.

Ульяна снова вскочила, бестолково загремела сковородами.

Посуетившись, села и уставилась на Сысоя немигающими глазищами. Он обернулся, хотел спросить: ты чего?

— Вася-то жив-здоров, слава Богу… А что у него нового… Может быть, женился?

— Васька-то? На ком ему жениться? Он робкий и брезгливый, от кадьячек бегает, если пристают, среди каторжных пока нет вдовиц, прости Господи!..

Постой-ка, а чего ты все про Васю? Приглянулся?

Ульяна смутилась, схватила пустое блюдо. Сысой бросил настороженный взгляд на Прохора. Тот с усмешкой выпустил струю дыма из выстриженной бороды:

— Сохнет по нему! Всю зиму выговаривала, какие хорошие пашенные мужики и какие плохие рудничные мещане. Прошка-бергал вовсе обормот и блудник.

Сысой пожал плечами, заметив, как недобро они переглянулись и не удержался — съел еще блин. В казарму то и дело кто-то входил и выходил. Вот появился знакомый по осеннему якутатскому вояжу, стрелок Баклушин:

— Здоров будь, тобольский мужик! — кивнул Сысою. — Кто тебя на берегу ждет?

— Кочесовы!

— Крестнички?! — Амос Баклушин проковылял к нарам, сел, скинул сапог.

— Экое дерьмо шлют компаньоны, пятку стер, — пожаловался. Сменил стельку, надел сапог, притопнул, ухмыльнулся. — Пойду Афоньку с Васькой попугаю, позапрошлый год чуть не застрелили, псы.

Вошел улыбающийся Тараканов:

— Хлеб в долг дают, договорился с управляющим.

Баклушин с тесаком на поясе подошел к костру, возле которого, поджидая спутников, сидели братья Кочесовы. Их ружья лежали под рукой, двулючные байдарки только наполовину вытащены из воды.

— Резать вас пришел, тати шелиховские! — заявил Баклушин, присаживаясь возле огня на корточки.

— Попробуй, коли сможешь! — хрипло пробормотал Афанасий, посасывая трубку.

— В другой раз! Нож тупить жаль — на вас кожа да кости… Заходите, подкормим. Мы гостей не обижаем.

В тот же день партия Кочесовых ушла с Нучека к Якутату. По наказу Баранова она двигалась вдоль крутого берега, постреливая бобров. Возле острова ее догнал пакетбот «Северный Орел» под началом Шильца. На борту судна было десять семей, прибывших на Кадьяк осенью, царской милостью высланных на поселение вместо каторги.